Пусть лучше он ударит меня, оскорбит мою физическую силу. Это я переживу. Тем более, что не уважаю мускулы. Нарастить их может каждый. Любой дурак. Любое животное. Вот сейчас он поднимется, встанет передо мной и врежет по лицу. Запустит руку в карман, достанет деньги и уйдёт. А я, придя в себя, подумаю: что ж, бывает. И спокойно вернусь на работу. Это меня не расстроит. Это будет правильно.
Словно повинуясь ходу этих мыслей, я медленно опускал руку с купюрой всё глубже в карман... Пока неожиданный холод металла под пальцами не резанул моё сознание.
- Ты чё меня, за идиота держишь? - спросил парень.
Пульс стучал уже в ушах, притупляя слух.
Это был «Wenger», которым я часто пользовался, когда надо было что-нибудь подкрутить в монтировке телескопа. Одна из последних моделей под знаменитым брендом, который в этом году прекращал своё существование. Фактически - мультитул. Десяток инструментов в одном флаконе. И среди этих инструментов - нож...
- Нет, - сказал я.
Я отпустил купюру и начал ощупывать ручку. Как и в случае с большинством подобных приспособлений, из этого чуда швейцарской промышленности проще всего было достать штопор. Остальные инструменты вылезали туго. На какие-то доли секунды я даже задумался.
Штопором?
Затем стал щупать дальше.
Парень снова направил взгляд куда-то вдаль.
Шило...
- Слушай, если ты мне сейчас не дашь пятихатку - я же тебя прямо тут... прямо здесь... Ну, ты понял.
Да, я понял. И моя рука в кармане замерла. Я ещё раз огляделся вокруг: по-прежнему безлюдно. Затем я взглянул на его руки. Они были пусты. Даже не сжаты в кулаки. Чем он собрался это делать? Я продолжил манипуляции и нащупал дол на лезвии...
- Прямо тут грохну, понял? И никто не услышит.
И он посмотрел на меня.
Это было чертовски трудно - вытаскивать лезвие одной рукой, да ещё и в ограниченном пространстве. У меня заболел ноготь. Я мысленно проклинал всё на свете.
Наконец, мне удалось.
Очень медленно, стараясь ни на йоту не отводить взгляда от глаз парня, я вынул нож из кармана и приставил остриё к его боку.
- Чё ты смотришь на меня? Деньги давай. Не дошло, что ли?
- Дошло, - сказал я. - А теперь послушай меня. Если, конечно, не хочешь свои кишки с асфальта собирать.
Он глупо вылупился.
- Чё ты сказал?
Я чуть-чуть надавил. Он перевёл взгляд вниз и увидел нож. Поразительно, как быстро изменилось выражение его лица.
- Ты... Ты чего это?
Он выпрямился, но моя рука синхронно двинулась за ним, ни на миг не разрывая контакта между ножом и животом. Он хотел меня толкнуть, но я схватил его за локоть правой рукой.
- Не дёргайся.
Он смотрел на нож как завороженный.
- Ты чё... Ты чё делаешь-то?
- Ничего, - сказал я, и тут же добавил: - Пока ничего.
Я чувствовал, как дрожит его тело. Даже не держи я его руку, я всё равно бы это почувствовал - через тонкое стальное полотно с острым кончиком.
- Пусти, придурок!
- Нет.
- Убери нож! Убери свой сраный нож!
- Я тебя сейчас на лоскутки порежу.
- Люди! Люди, помогите! Помогите!
Я понял, что все полетело псу под хвост. Отвёл нож и сильно толкнул его запястьем. Мы соскочили со скамейки и встали друг напротив друга.
- Ты, п-придурок... - Его голос дрожал и запинался. - Ты чё творишь, а? Чё ты творишь? Я же пошутил. Я же пошутил, а ты за нож... Не собирался я тебя убивать. Из-за пятихатки какой-то...Ты чё, вправду подумал? Я же не больной. А ты... ты... да?
Отвращение переполняло меня. Я ненавидел каждое его слово. Ненавидел его дурацкое чёканье. Его спотыкающаяся, плаксивая речь, так непохожая на спокойно-угрожающий тон пару минут назад, вызывала у меня злость и разочарование. Словно меня предал лучший друг.
Я сделал один шаг вперед. Он отскочил назад на целых три. И, - перед тем, как развернуться, чтобы пойти прочь быстрыми и нервными шагами, еле скрывающими намерение бежать, - бросил фразу, которая ввергла меня в умственный паралич:
- Грёбаный хиппи!
Какое-то время я сидел на скамейке, пустым взглядом рассматривая окурки у себя под ногами. В памяти отчётливо всплыл эпизод из раннего детства, когда я, играя с дворовыми ребятами, случайно попал снежком в глаз одной девочке. Она заплакала, а её брат подошёл и злобно пнул меня в живот, не дав времени на извинения.
Никогда я не испытывал такой чудовищной боли. В один момент из яркого весеннего дня меня перенесло в могильную тьму. Я не мог вздохнуть, а потому не мог и закричать. Лёгкие судорожно пытались расправиться, порождая низкие хрипы. Мне казалось, что я умру. Я был уверен в этом. Но на это никто не обратил внимания. Я стоял в стороне, согнувшись и беззвучно истекая слезами, а они продолжили игру. И девочка, - та самая, что ещё несколько минут назад ревела так, будто у неё умерла мама, - теперь бегала среди этой радостной сутолоки, увёртываясь от рассыпчатых снарядов и оглашая двор пронзительным возгласами счастья...