Думая обо всём этом, я молча смотрел ей в глаза. И несмотря на то, что она продолжала орать, мне стало жалко эту дуру, которой суждено стать матерью-одиночкой, растящей ещё одного этиолированного сорняка с кучей комплексов и отклонений.
Она тоже не отводила глаз и, по-видимому, жалость в моём взгляде приняла за раскаяние в произнесённом, так как перешла с крика на повышенный тон. Но успокаиваться она явно не собиралась. Я уже ожидал вопроса «Чего вылупился?», на который мне было бы крайне трудно ответить, но тут, к счастью и сожалению, зашел Михей, который одной фразой - «Что здесь происходит?» - перенаправил поток на себя.
Поглотив излившуюся на его уши ярость, Михей взглянул на меня безо всякой тени свойственной ему улыбки.
- Это правда? Так всё и было?
Я кивнул. Он сделал мне выговор, представлявший собой довольно пространную речь о принципах работы с покупателями, о взаимном уважении, ответственности, репутации и еще о куче всякого дерьма, в которое он и сам вряд ли верил. Когда же он прерывал свою речь вопросом «Ясно?», я молча кивал, чувствуя благодарность за то, что он подаёт этот условный сигнал и тем самым даёт понять мамаше, что я внимаю его словам.
Впрочем, мой начальник знает мой характер. Да и сам он - тоже холостяк и, в точности как я, рассматривает брак и семью как величайший идиотизм в жизни человека. Этим он мне нравится, хотя больше у нас, кажется, нет ничего общего.
- Повторение инцидента - и ты уволен, - сказал он мне, всем видом стараясь показать, что это серьёзно.
Да, помнится, после обнаружения солидарности в этом вопросе мы лишь пару раз продолжительно побеседовали, а дальше возобновились работа и рутина. Потому что его холостячество не имеет с моим ничего общего. Он постоянно встречается с разными женщинами.
- Хорошо, - сказал я непонятно кому.
Чудо, что она не попросила извинений лично от меня. А то ведь я бы наверняка заупрямился, и весь этот детский понос зафонтанировал с новой силой. А так мне просто пришлось сказать:
- Хорошо.
Так мы и разыграли эту глупую комедию. Хотя он действительно уволил бы меня, будь я чуть наглее. Но у меня и вправду случился какой-то срыв, а не провокация, так что бояться нечего. И всё равно настроение у меня упало на весь день, который я провёл, клюя носом и с пустотой во взгляде ожидая приближения часовой стрелки к шести часам - чтобы уйти из этого проклятого магазина, отбирающего у меня треть суток.
Всё это время мои упования были обращены лишь на ясную вечернюю погоду. К счастью, интернет-прогноз её и не отрицал. Дождь должен был начаться только через три дня.
Михей проводил мамашу взглядом и, когда эта дура вышла, повернулся ко мне и почти ласково спросил:
- Да что с тобой такое?
Я скривил губы и махнул рукой, произнеся общее в таких случаях «Да...». А он добавил:
- Как маленький, ей-богу.
Я не подал виду, хотя это было последним штрихом к моему вконец испорченному настроению, которое ещё перед работой, несмотря на время года, было наполнено весенней свежестью. Штрихом тем более жирным, что он знал, как я обижаюсь на подобные сравнения.
Жаль отпуск взять нельзя - последний кончился всего-то неделю назад. Хороший был отпуск. Такой, о котором я и мечтал. Валялся на диване, читал, изредка заходил в Интернет, курил, глядя в потолок, - и все это без наличия рядом зарёванных детишек и их истеричных матерей. Полное одиночество, если не считать походов за покупками и ошибочных стуков в дверь.
Однако, этот отпуск в конечном счёте ничего бы не значил, если бы я наконец-то не нашёл её - свою Тайну.
Именно о Тайне я размышлял этим утром, когда меня вывели из себя. Думай я о чём-то другом, срыва бы не случилось. Скорее всего. Но размышления о Тайне были особым, ни с чем не сравнимым удовольствием. Они целиком заполняли моё сознание. Так что ничего удивительного в моей реакции, в общем-то, нет.
Вернувшись домой, я поужинал остатками завтрака и очень медленно выкурил сигарету, запивая каждую глубокую затяжку глотком тёплого кофе. Таков мой ежевечерний ритуал, который отлично помогает мне избавиться от всех неприятных ощущений, привезённых из магазина на автобусе. Ну, то есть, почти от всех.
Затем я выключил основной свет и зажёг висячую лампу над маленьким столом у окна.
Когда я заселялся, тут стояла обычная канцелярская настольная лампа, но в первый же вечер я вытащил из неё патрон, добавил к нему жестяной конус и повесил на провод, колышущийся от малейшего сквозняка. Тогда же на стене появилась дюреровская «Melencolia 1» - в виде распечатки, которую я приклеил к обоям кусочками скотча.