- Ты хотела мне что-то рассказать.
- Я хотела вам кое-что рассказать.
Мы произнесли это одновременно - как по команде. И, подняв глаза, улыбнулись друг другу. Джойсо-прустовская атмосфера встречи рассеялась.
- О мюввонах? - спросил я.
Она кивнула, подкрепив негласный ответ мимолётным закрытием глаз.
- Но сначала я хотела вас кое о чём спросить.
- Спрашивай.
- Вы не знаете, чьи это стихи?
Как шелестит трава, скажи мне?
А как мяукает котенок?
А шум какой у злого ливня,
Что ужасает нас с пелёнок?
Быть может, вопиёт трава?
Котенок лает в ярости приливе?
А ливень лишь звенит едва,
Нас усыпляя в сладостном мотиве?
Неназываемым полнится все с пелёнок.
Мы говорим, краснея за себя.
И знаем лишь, как и любой ребёнок,
Что человек звучит, как:
- Я. Я. Я. - задумчиво закончила она.
Я почувствовал себя странно. И сказал:
- Нет, не знаю. А откуда ты их взяла? Сама сочинила?
- Да нет. Так, просто вспомнила...
Снова наступила тишина. Я ждал. Наконец, Мира выпрямилась, расстегнула молнию на левом кармане куртки и стала раскрывать сложенный в несколько раз лист бумаги.
- Я боялась что-нибудь забыть, - смущённо сказала она.
Я кивнул.
- А тот фонарик у вас ещё есть?
- Какой? Этот? - спросил я, указав на подвешенный к монтировке телескопа светодиодный прожектор.
- Да. Мне нужен свет.
Я встал и дал ей фонарь.
- Хм... - Она повертела его в руках. - Какой-то он странный.
- Самозарядный, - пояснил я. - К счастью, я его накачал заранее.
Она нажала кнопку. Вспыхнул свет.
- Яркий какой, - сказала она. - Слишком яркий.
- В смысле?
- Я вас совсем не вижу.
- А зачем тебе меня видеть?
- Ну как это зачем? Я же не могу читать сама себе.
Я почесал лоб...
В конце концов, фонарь был утоплен в раструбе вертикально поставленного кирзового сапога, валявшегося неподалеку. И Мира начала читать, держа бумагу над бьющим в небо столпом света, - словно загадочную древнюю рукопись, попавшуюся пытливым охотникам за тайной.
В погоне за мюввоном
Если принять за факт, что ещё ни одна цивилизация во Вселенной не достигла того уровня развития, который бы позволил её представителям передвигаться в пространстве способом, хоть сколько-нибудь достойным этого самого пространства, то мир предстаёт перед нами подобием тёмного города безногих инвалидов, ни один из которых не подозревает, что творится в соседнем доме. Но если бы была возможность провести через все эти дома нечто вроде единой сети и научить всех её пользователей общаться на одном языке, то наверняка каждый из них поведал бы о том, что видел в своём окне примерно то же, что и все остальные. Улица одинакова для всех, и хотя расположение фонарей разнится для разных окон, достаточно чётко опознать несколько из них, чтобы соединить фрагменты картины в единое целое. И прохожий, идущий в свете этих фонарей, тоже наверняка будет описан одинаково всеми жителями окрестных домов. До тех пор, пока не войдёт внутрь.
Удивительно, как распространён страх во Вселенной. Из всего немыслимого количества чувств, эмоций, состояний и ещё более немыслимого числа их оттенков, для многих из которых не нашлось бы ясного человеческого определения, лишь страх по праву претендует на звание универсального элемента восприятия, понятного самым различным формам жизни, разбросанным по закоулкам мироздания. Но удивительно это лишь на первый взгляд. Ведь страх - порождение смерти, чей призрак, многоликий и непостижимый, обитает в каждом кванте времени и пространства. Ибо бессмертие не даровано никому, даже самой Вселенной. Даже самой смерти. Определение смерти, как прекращения всех жизненных процессов, не может обойтись без определения жизни. А если подойти с другого конца, определив жизнь в самом общем смысле как некий процесс, то мы придём к простейшему случаю круговой аргументации, когда каждое из понятий неотделимо от другого. И потому всё, что бессмертно, в то же время и безжизненно, а единственное, что обладает обоими этими качествами - полная пустота. Нет, не то пространство между звёздами и галактиками, и даже не то отсутствие вещества, известное нам под парадоксальным выражением «кипящий вакуум», а то абсолютное, совершенное ничто, которое не является частью какой-либо вселенной, но разделяет и объединяет их, как межклеточная жидкость.