Возвращение с неосведомлённостью. Потом - неделя больницы и капельницы для поддержки, принятой им за выздоровление. Улыбающийся, едва не приплясывающий, сказал соседям по палате: ну, увидимся на воле! И приходилось улыбаться в унисон - с полным осознанием того, что это лишь передышка, короткая передышка...
Через пару дней по возвращении домой всё началось сначала. Прогресс. После того, как рухнул на пол в туалете, пришлось распределять дежурства. Ты, Ник, и так полуночничаешь, проверяй его. С курением, однако, не расставался. Держа под локти, выводили на веранду, где он каждые полчаса зажигал то, что сожгло его самого. Дальше, дальше... Наконец, второй водораздел: не встать на ноги. Кормление с ложечки, негаснущий ночник, групповое усаживание исхудавшего, но всё ещё тяжёлого тела на туалетное ведро. Банка в постель. Бритьё чужими руками. Таблетки, не дающие эффекта, и капельницы, приносящие кратковременное улучшение, уже не поднимающееся до нормы.
- Ник, поди сюда.
- Да, пап?
- Смотри, что у меня тут? И тут тоже. Господи, да что же это такое?!
Он плакал, а его руки ощупывали два подводных камня - две опухоли, которые теперь уже можно было почувствовать через опавший живот. Опухоли в расцвете сил. Удивительно, но он так ни разу и не сделал догадки. Или же сделал, но не стал говорить вслух? Может, он думал, что это мы не знаем? Какая теперь разница...
Третий: не подняться с кровати. Руки сморщились, а кожа на ногах стала нежной, как у младенца, обхватив кости, словно лишившиеся мышц. Вен для иглы уже не найти. Клеёнка и пелёнки. Невыветривающийся запах мочи. Пролежни. Забытье чередовалось с проблесками сознания, которых становилось всё меньше. Чтобы разобрать речь, требовалась напряжённая внутренняя работа слушателя. Что было тому причиной - обложенный язык, гниющие зубы, воспаление слизистой или же угасание мозга... Тем не менее, разозлившись, что его переспрашивают по десять раз, он матерился как обычно - чётко, громко и зло. Единственно этим давая понять, что он не ребёнок.
Смерти ждали. Ждали её окончательного поцелуя. На неё надеялись, как на ангела-спасителя. Она же четвёртый месяц - все эти холодные бри - витала над больным, измученным и высохшим телом, вызывая раздражение своим медлительным упорством. Смерть измучила всех, истощила нервы, оставила без сна.
И в то же время...
И в то же время никто не знал, как быть после. Как представить себе обезглавленную семью? На что это будет похоже? Кто заполнит нишу, заполнить которую невозможно в принципе?
В девять часов утра началась дрожь. Молодой фельдшер с хмурым лицом послушал грудь и измерил давление взволнованного полутрупа с трясущимися руками и совершенно бессмысленным, рыбьим взглядом. И констатировал: агония. Теперь остаётся лишь немного подождать.
В полдень он позвонил приятелю, назначил встречу. И, завершив звонок, пошел проверить состояние, которое, наконец, уже стало приходить в норму: температура - ближе к комнатной, давление - к атмосферному. Папа? Папа?!
Встречу он не отменил. И, придя на неё, полчаса говорил с приятелем о музыке, фильмах, прочитанных книгах... прежде чем выждать паузу и, в конце концов, сообщить: «Знаешь, у меня сегодня отец умер».
Потом возвращение домой. Ты с ума сошёл, куда ты пропал? Закрытие глаз, последнее бритьё. Брить можно размашисто. Ничего, ему уже не больно. Уже не обругает, и кровь не потечёт. Марлевая повязка под челюсть. Соседи и знакомые. Ночные бдения в комнате с мертвецом, окружённым кирпичами, занесёнными со двора. Туман - морозный на улице и душный в головах...
Погода изменилась, словно отреагировав на кончину. Уровень в термометре упал ниже минус сорока. И пронизывающий ветер, кусающий лицо. Самые короткие дни года. Пьяные гробокопатели проштрафили на два дня, оправдываясь чрезвычайно промёрзшим грунтом и без конца прося водку на продолжение работ, алчно понимая, что выхода нет - дадут.
И уже спустя сутки после того, как студёная земля, наконец, поглотила тяжёлый свёрток из старого одеяла, которым он укрывался ещё в детстве, - он понял. Понял, что не может более оставаться в доме, в котором провёл всю жизнь.
***
- Похоже, мне придётся прорубить здесь калитку, - усмехнулся я.
- Зачем? Вас же забавляет наблюдать, как я рву тут себе юбку.
- Вовсе нет.
Честно говоря, мне становилось всё больше не по себе от способа, которым Мира попадала на задний двор.
Конечно, это было гораздо лучше, чем пускать её через настоящую калитку, выводящую на улицу, ярко озарённую фонарями, под которыми то и дело проходят соседи. Но нельзя сказать, что и узкая, тёмная дорога позади дома была такой уж безопасной. В иные дни мне доводилось слышать из-за забора шаги, беседы и пьяные споры, содержание которой омрачало мне всё удовольствие от исследовательской работы. Эти звуки не давали сосредоточиться, выводили из себя, заражали своей ненавистью. И очень часто мне хотелось просто взять ком земли и швырнуть его через забор прямо в лицо говорящему - этому позорному представителю рода человеческого, который наверняка не смог бы даже назвать последовательность расположения орбит планет Солнечной системы по мере удаления от Солнца.