Сейчас, в преддверии осени, трава уже пожухла и, словно поредев, стелилась по земле, обнажая обломки прошедшего века: сверкание битых водочных бутылок, разорванную резину сапог, чужеродную пластмассу вдрызг раскуроченной магнитолы и проржавевшие насквозь днища всмятку раздавленных ведер.
Сверившись с гидом, я направил глаз телескопа на нужную мне точку звездного неба, подправил наводку микрометренными винтами и припал к окуляру.
Конечно же, я не мог её увидеть. Даже будь в моём распоряжении самый большой телескоп в мире. Всё, что я видел - красноватую мерцающую точку. Тусклый красный карлик. Но результаты спектрометрии лежали на моём столе и неоспоримо доказывали: она там.
Сегодня никаких исследований я проводить не собирался. Разве что перепроверять результаты предыдущих, но и это я уже проделал вчера. И позавчера. Все возможные параметры я уже получил, а остальные, увы, не позволяли вычислить ни методы, ни аппаратура.
Настроив часовой механизм, я оторвался от телескопа и выпрямился. А затем, глядя на тысячи мерцающих огоньков, невольно задался вопросом: для чего же я тогда вышел?
Вопросом, на который, в принципе, сам знал ответ.
Просто так. Постоять, подумать, помечтать или повспоминать. Как я делал это ещё до того, как приобрёл телескоп, спектрограф, фотометр и кучу прочей вспомогательной техники. До того, как начал прощупывать безмолвную бездну над собой в слепой надежде, что найду что-то необыкновенное. То, чего не нашли ни Хаббл, ни Кеплер, ни космические махины, названные их именами. Что-то, что они пропустили, что ускользнуло от их любопытного взора, будучи слишком незаметным. Или же то, куда их взор ещё не заглянул.
Это были блаженные дни, подобные предвкушению праздника. Дни, когда мечта ещё не сбылась, но уже смутно маячила среди мыслей, которые кружились и сбивались, переплетаясь между собой в танце тихого счастья, которому ещё даже не нашлось причины. Мечта о вознесении сама была вознесением. Неоформившаяся, а потому неосязаемая, она приподнимала мою душу над обезображенной землёй, словно восходящие атмосферные потоки. Мечта, которая становилась тем желаннее, что казалась практически несбыточной. Мечта об исключительности и взгляде сверху вниз, преисполненном сокровенной насмешки над старым новым днем, который каждое утро обещает тебе показать весь мир, а к вечеру беспомощно ложится в прохладную могилу с извиняющейся эпитафией: возможно, завтра...
Но праздник наступил. Праздник прошёл. Его фейерверк догорал в моём сердце, и казалось, что всё предшествующее ожидание послужило для него топливом, которое взорвалось в ту ночь, как склад боеприпасов. Фейерверк посреди снежной пустыни, для превращения которой в цветущий оазис не хватило бы и тысячи сполохов...
- Можно посмотреть?
Я вздрогнул и обернулся.
Над забором у дальнего угла двора смутно белело чьё-то маленькое лицо.
Девчонка.
- Нет. - От неожиданности я даже не узнал собственного голоса.
Она не ответила и даже не шелохнулась.
- Иди домой, - сказал я.
Как можно более грубо. Но она опять не пошевелилась. Я даже прищурился: на лицо ли я смотрю или же это какой-то лист бумаги, которым школьники решили поиздеваться над угрюмым нелюдимом?
Наконец, она сказала:
- Ясно.
Но белое пятно не сдвинулось с места, оставаясь там сиять застывшим призраком.
Мне стало не по себе. Тем более, что это «ясно» было сказано тем спокойным тоном, после которого герой дешёвого боевика обычно вынимает ствол.
Я отвел глаза и снова стал смотреть в окуляр, хотя ничего, по сути, не видел, а только ощущал на себе пристальный взгляд - словно позади открылась настежь единственная дверь, защищающая меня от внешнего мира с его шумом и глупостью. Чтобы побороть это ощущение, я стал строить воображаемые линии между звездами соседних созвездий с целью получить новые фигуры и представить, как могла бы выглядеть альтернативная карта неба.
Никогда не забуду тот момент, когда меня пронзили звёздные иглы. Мне было лет семь, и мы с мамой возвращались вечером с отцовской работы. Стоял мороз, но дети - существа слишком мелкие и горячие, чтобы чувствовать его неприятные объятия так, как это чувствуют взрослые. Было ясно и безветренно, а воздух был необычайно прозрачен. Полоса дороги казалось чёрной бесконечной лентой, небрежно брошенной кем-то посреди моря мистически сверкающего снега. Мама посмотрела наверх, подняла руку и сказала: «Смотри». И я поднял голову.