Дон мое замечание оставил без внимания. Он сочинял новые варианты текста для песни «Мэкки-Нож», используя разную кухонную утварь.
Я снова посмотрел на бульвар. Тротуары были переполнены толпами бесцельно слоняющихся людей. То тут, то там вспыхивали драки. Насколько я мог судить, мы были единственными белыми лицами на многие мили вокруг.
— Вау, белый мальчик. Ты заблудился или как?
Рядом с нами, не отставая, ехал ярко-красный, с металлическими блестками, лоурайдер. Я выглянул в окно и увидел невысокого парня в чем-то похожем на розовый атласный берет. Я начал поднимать стекло, и он рассмеялся.
— Эй, чувак, я говорю… — закрывшееся окно прервало его монолог.
А Дон все пел.
— О, акула кусает, дорогая — своими зубами — А у него они — довольно короткие — Всего четыре зубца, дорогая — поэтому на улице — его называют — Мэкки-Вилка.
— Прекрати это дерьмо, — сказал я. — Нас здесь могут зарезать, а ты поешь дурацкие песни.
Он рассмеялся.
— Ладно, заткнусь. Но я считаю мои песни довольно остроумными, — он взглянул на рваный клочок бумаги в своей руке. — Впереди перекресток с какой улицей?
Я посмотрел на зелено-белый уличный знак.
— Мэйпл.
Он достал карту улиц Восточного Лос-Анджелеса, развернул ее и пальцем провел по извилистой красной линии бульвара Уиттиер.
— Ладно. Где-то примерно через шесть улиц отсюда.
Строения вокруг нас представляли собой нагромождение старых обветшалых домов, полуразрушенных многоквартирных коробок и маленьких винных магазинов. На окнах всех зданий, включая жилые дома, были смонтированы черные железные решетки.
Нехороший знак.
— Вот. Поверни здесь, — Дон указал направо.
Я свернул на темную узкую улочку, вдоль которой тянулись многоквартирные апартаменты. По обе стороны улицы на всех доступных парковочных местах впритык друг к другу были припаркованы автомобили, что чрезвычайно затрудняло маневрирование. Перед одной особенно убогой квартирой пожилой мексиканец в футболке без рукавов сидел на шезлонге посреди тротуара и пил пиво. Из открытых окон нескольких квартир разносились громкие споры на испанском вперемешку с американскими ругательствами. Банды молодых бандитов патрулировали переулки.
Я посмотрел на Дона, и та малая толика храбрости, которая во мне еще оставалась, быстро улетучилась. Я больше не был уверен, что хочу пройти через это.
— Почему бы нам просто не вернуться и не забить на все это?
— Мы не можем. Я должен Филиппу Эстебану.
— Я оплачу твой долг.
— Сотню?
Я присвистнул.
— Ну, а если мы просто заплатим за вход и уйдем.
— Нет.
— Послушай, два белых парня, принадлежащих к среднему классу, на петушином бое в таком районе, как этот? Нас убьют, а наши тела выбросят в какой-нибудь глухой переулок и оставят там гнить. Даже полиция побоится нас здесь искать.
— Расист.
— Да причем здесь это.
Он выглянул в окно. Маленький ребенок, не старше двенадцати, одетый в джинсы Ливайс, простую белую футболку, с сеткой для волос на голове, показал ему средний палец.
— Я и сам не против забить на все это, но не могу. Филипп хочет, чтобы я за него сделал ставку.
— Черт возьми! — я с силой ударил по рулю, засигналил клаксон. Несколько лиц выглянули из окон и посмотрели на нас. — Я знал, тут что-то не чисто. Ты не мог просто…
— Только одна ставка, — перебил он. — Он дал мне имя. Как только бой закончится, мы уйдем.
— Почему он не может сам сделать ставку?
— Он помогает вести бой. Ему нельзя.
— Я в это не верю. Разве в петушиных боях есть этические правила?
Он проигнорировал меня, его глаза метнулись от листка бумаги к номеру на одном из многоквартирных домов.
— Не гони. Следующее здание наше.
Нам пришлось поколесить туда сюда по кварталу около пятнадцати минут, прежде чем мы наконец нашли место для парковки. И оно было, черт возьми, почти в полумиле от нужного нам дома. Я вышел из машины и посмотрел поверх крыши на Дона.
— Не забудь закрыть дверь.
Он улыбнулся.
— Знаю.
И мы пошли. Я молился, чтобы к тому времени, когда мы вернемся, машина оставалась на том же месте.
Издалека здание выглядело точно так же, как и соседние: два этажа, покосившаяся деревянная наружная лестница, облупившиеся белые оштукатуренные стены. Но когда мы по бетонной дорожке подошли поближе, то увидели, что оно не такое, как его соседи. Окна были заколочены изнутри и выкрашены в черный цвет. А входная дверь выглядела так, словно ей самое место в крепости.