Случилось это в конце зимы. Весной графу Волкову пришлось отдать распоряжение Нельсону о переводе крейсера «Орион» на постоянную дислокацию в район мыса Такиль. Это было не очень хорошо, так как в теплых водах Черного моря быстрее происходило обрастание днища крейсера и приходилось исхитряться, борясь с этим явлением. Тем самым граф оставил без прикрытия акваторию перед новой столицей. Да еще в запасе оставалась «Мурена» со смехотворным по меркам двадцатого века вооружением, но нельзя забывать, что в восемнадцатом веке залп из спаренной артиллерийской установки автоматического огня мог разметать целую эскадру деревянных линкоров. При массе снаряда в полтора десятка килограммов и дальности стрельбы на десять кабельтовых это «смехотворное» вооружение становилось серьезной преградой. Пипер, конечно же, об этом не знал. Но он подозревал, что в запасе у московитов найдется немало неприятных сюрпризов и помимо «Железного фрегата». На Карла же известие об отсутствии в пределах тысячи миль смертельно опасного корабля произвело магическое действие.
– Ну! – торжествующе воскликнул он. – Что вы на это скажете! Молчите, граф, ничего ободряющего от вас мне все равно не услышать! Лучше передайте моим генералам, что завтра после завтрака я жду их у себя. Есть возможность подрастрясти немного «дурного мяса», что за полгода наросло на их задницах!
Оставшись один на один с французским послом, король самодовольно произнес:
– И месяца не пройдет, как я поставлю Россию на колени.
Хитрый Гискар мысленно потер руки и наполнил чаши доставленным лично им в подарок шведскому королю бургундским вином.
Глава 13. Гея. 1702
Контрвалация и орден Святого Луки
Одним погожим июльским днем Самодержица Всея Руси совершала незамысловатую процедуру въезда в новый дом. Дворец Чудес – так ласково она называла свое новое жилище. Он не был настолько обширен, как Зимний дворец в параллельном земном мире, но тоже насчитывал не менее двухсот покоев: залов, галерей, гостиных, спален и прочих помещений. Для шестиэтажной махины весом во много тысяч тонн был разработан совершенно уникальный фундамент – навроде той бетонной чаши, что должна была удерживать в Москве Дворец Советов. Конечно, Дворец Чудес не мог идти ни в какое сравнение с Дворцом Советов, царице приходилось считать не копейки, но каждый рубль.
Хотя промышленное производство цемента на Земле было начато лишь в девятнадцатом веке, Ростислав Алексеевич принял решение: фундамент под Дворец Чудес делать из цемента марки «ДС». Цемент этой марки был разработан специально для строительства уже упомянутого нами Дворца Советов, а значит, годился и для более «скромных» целей. Цементный завод построили неподалеку от Гдова – первый комплекс, где применялось машинное производство наравне с ручным трудом. Неподалеку от него обосновалась мануфактура по лепке и обжигу красного кирпича. Прямо напротив строился прессовочный цех для производства кирпича силикатного, что позволило бы возвести строительство зданий на принципиально новый уровень.
Дворец Чудес был построен из красного обожженного кирпича с применением некоторых усовершенствований типа внутренних полостей и пропитки отвердевшего кирпича изопреном и пропиленом. Мономеры на Руси пока были в дефиците; нефть контрабандой и по баснословным ценам доставляли пруссаки. По иронии судьбы, месторождение ее было на территории герцогства Голштинского, добывали ее едва ли не открытым способом – самое ценное ископаемое двадцатого века сочилось в глубокие колодцы, делая воду для питья совершенно непригодной. Маслянистое вещество собиралось наверху, его черпали бадьями и использовали по прямому назначению – для освещения в темное время суток. Бюргерам что конопляное масло, что нефть – все едино, лишь бы тлел фитилек в плошке, освещая пяльцы да штопальные иглы. Все бы так и шло, не привези предприимчивый шкипер Шпигельман бочку этого средства в Гдов два года назад с началом весенней навигации.
Это его, лысого в бандане, видели Ростислав и компания, когда он появился в трактире Ивана Серебрянникова пред ясные очи графа Волкова. С тех пор шкипер умудрялся по десять раз за навигацию доставлять русским по сто пятнадцатипудовых бочек нефти. Итого за один рейс – двадцать четыре тонны. Двести сорок за навигацию. Не так уж и много, если сравнивать даже с любой «колхозной заправкой». Но техники у Волкова было немного, использовалась она рационально, а два «мамеда» при перегонной станции работу свою делали хорошо. Одним из рабочих на ней был местный чухонец, а другой – Петька Листьев – сержант-инструктор по рукопашному бою. У Волкова наблюдалась весьма значительная нехватка квалифицированных людских ресурсов, и среди этой нехватки сгодились и инструкторы, и водители из малочисленной экспедиции. В этой ситуации весьма пригодилась бы помощь женщин, но консерватизм начала восемнадцатого века перечеркивал на корню подобные начинания. Полуграмотный чухонец, с трудом отличающий «ять» от «ижицы», никогда бы не стал подчиняться бабе-начальнику.
Над Европой восходила звезда России, страною впервые в истории правила женщина, но старые обычаи и понятия были очень сильны, так же как и сильна была зависимость от них. Предстояло смениться не одному поколению, чтобы сердце русского человека, храброе и истовое, приняло «зовы новых губ». Именно по их зову около крепости Гдов строилась столица империи, которой суждено было стать ежели не Третьим Римом, то Новым Вавилоном. Пока же Софья Алексеевна именовалась скромно – государыней, и не претендовала на роль владычицы морской. Конечно, власть была приятна ей, она была рождена для того чтобы править, а девятилетнее заточение в Новодевичьем монастыре нынче вспоминалось как дурной сон, но заставляло более вдумчиво относиться к окружению и собственной власти. «Государственная машина» в нынешнем новом виде лишь проходила период обкатки: то и дело работу стопорили непродуманные до конца законы и способы их исполнения; в лесах еще полно было лихого люда, вооруженного кистенями и рогатинами; архиепископы у себя в епархиях до сих пор почитались вторыми после Бога, а главы новообразованных губерний исполняли свои обязанности робко, словно застенчивый юноша в первую брачную ночь; чиновники по-прежнему затевали волокиту на пустом месте и ненавязчиво просили мзду за исполняемую службу – уследить за всеми не было никакой возможности; крестьянство по-прежнему было крепостным, согласно Соборному уложению 1649 года.
Но на территориях Псковской и Новгородской губерний Софья Алексеевна разрешила своему бывшему фавориту князю Голицыну провести эксперимент по реформам, кои он планировал еще пятнадцать лет назад. Голицын, основательно подлеченный сестрами Настей и Евдокией (но без волшебного симбионта), принялся за работу. Ему Ростислав Алексеевич позволил прочесть труды Петра Аркадьевича Столыпина, предварительно откорректированные и выправленные в соответствии с историческим моментом. Прочитав записки перспективного премьер-министра, князь поразился тому, насколько схоже их мышление в плоскости аграрной политики и надельного землевладения. В России восемнадцатого века еще не наблюдалось такого кризиса в землеустройстве, но все предпосылки к этому были: традиционно землепашные районы были сильно истощены и не давали сколько-нибудь приличного урожая, шестьдесят пудов с десятины считалось очень хорошим урожаем; селекция была чем-то сродни алхимии, хотя отбирать зерна для посева человек научился уже давно; крестьян «доили» все кому не лень, жесткий единый налог был необходим, а всему этому противилась и церковь, и помещики-землевладельцы.