кольцо вокруг сего прелестного плода,
с тем выпью чарку добрую до дна!»
Она перевела дух и обычным голосом добавила:
– Наш бард от зависти так в яме выгребной грозился утопиться, так это проняло его. А дальше… – и её опять понесло в высокий слог:
«И все тут стали подходить к Гавейне -
замерить истинный размер её персей.
Веселье шумное всё больше нарастало.
Немногие счастливцы лишь смогли
с Сэр Галлахером вознести победны чарки.
А неудачники вновь в длинный ряд вставали,
и всё пытались досвести в перстах 15 кольцо
вокруг персей столь несравненных…»
– Да понял, понял. Я тост произнёс, а мужики, типа алаверды, тут же побежали свежую халяву отмять. Так что, вы уже и балладу сочинили по горячим следам? Или это такая домашняя заготовка? Декламация отличная. Громкая. А если перевод, то кривой. Зато теперь ясно от чего меня так зверски мутит. И затылок раскалывается.
– Так это подлый Сэр Гахерис16, которого подговорил Сэр Агравейн17!
– Что, этих к телу не допустили?
– А им зачем? Гахерис – младший брат Гавейны, а Агравейн – еейный старший брат. В персях сестры они трудили шуйцы18 с детства.
– Послушай, я теперь вообще ничего не понимаю. Шуйцы, говоришь? Поверь, я не тупой, просто вот голова пока плохо работает и память слегка отшибло. Да, кстати, а вы кто?
– А я Эйгир19, родная дочь Анода.
«Мамаша залетела от Катода?» – чуть не ляпнул я, но быстро прикусил язык. С юмором напряг, особо при девушках. А вслух очень осторожно произнёс:
– Простите, сразу не признал.
– Вестимо это, благородный рыцарь. Глаза раскрой, герой, и облик мой узри. Не лишь упругостью персей готова ублажать тебя по зову.
А вот это уже весьма интересно. Что-то точно я ночью замутил. Может стишок прочитал? С трудом приподнялся, вызвав новый шторм боли и целую череду похоронных звонов в голове. Разлепил слезящиеся глаза. Проморгался, разгоняя пятнистый туман в зрении. И сразу чуть не вывернуло наизнанку. Во рту и так безумно похабно, а стало уж совсем невыносимо кисло, да ещё с каким-то тухлым оттенком. Кадык несколько раз судорожно дёрнулся, но пока удалось сдержаться. Шумно вдохнув и предупредительно выдохнув в сторону, я присмотрелся к сидящей напротив особе.
«Да, в тебя немало влезло водки», – с издёвкой произнёс внутренний голос, – «Видно на рекорд рванул. Эк тебя одиночество достало. Снимаю шляпу».
Мысленно застонав, я перевёл глаза на окружающую обстановку. Моё грязное расхлюстанное тело полулежало на грубо сколоченной широкой деревянной скамье, посреди разворошённой кипы свежей соломы.
«А может сена, наш знаток по сену-соломе? Ишь, как конь развалился. Вау! А костюмчик себе знатный сумел и оторвать, и изгадить», – не унимался внутренний голос и даже блеснул творческой жилкой: – «Да ладно, трава-мурава, распутник ты этакий, ведь рядом с вожделеньем ждёт очарованный тобой цветок душистых прерий»!
Меня изогнуло в конвульсиях и, как я не пытался заткнуть рот обеими руками, рвотные массы моментально пробили дорогу сквозь пальцы.
Эйгир легко вскочила, метнулась в угол и сунула мне в лицо деревянную бадью. Вот тут меня стало выворачивать по-настоящему. Бадья явно использовалась не для питья и подлые людишки совсем недавно гадили в неё много, долго и с явным удовольствием. Отражённые от днища брызги попадали на лицо, вызывая всё новые затяжные спазмы. Зато Эйгир весело хихикала, что-то нежно бормотала и изредка осторожно поглаживала меня по плечу.
Иссяк я не скоро. Бездумно вытер лицо о приподнятый Эйгир подол платья, а потом уже начисто чем-то вроде серой ночнушки. Там ещё несколько слоев проглядывало, но в таком состоянии даже из любопытства не дотянуться.
Порадовался, что сегодня слабо различаю запахи. Верный признак – завтра сопли потекут ручьём. А судя по разнообразным пятнам на одежде, там цветник должен благоухать будь здоров. Видно славно вчера погуляли. Судорожно вздохнув, я снова вытянулся на скамье.
– Извини, любезная Эйгир или Эйгира? – я слегка напрягся, пытаясь улыбнуться, глядя ей в лицо. В принципе, может и ничего себе такая дама «бальзаковского возраста», вон сиськи какие здоровенные, только вот к остальному даже у меня есть большие претензии. Дантист ей нужен срочно, пару передних зубов новых вставить, а остальные подвергнуть тотальной санации. Да и косметолог не помешает. И как вообще я сумел её подцепить? Пришлось спросить:
– Что-то с памятью моей совсем неважно. Расскажите о себе.
– Я польщена, мой рыцарь, что твоё сердце интерес ко мне волнует. И даже боевая рана препятствием не стала зову продолженья рода…
– Какого зова? Какая рана? – прервал я этот горячечный бред, судорожно ощупывая затылок, и взвыл, наткнувшись на здоровенную шишку, явно в моей же собственной запёкшейся крови. – Какая сука… – я захлопнул рот, со свистом втянул воздух и медленно выдохнул через плотно сжатые зубы:
– Кто это сделал?
– Сэр Гахерис, с подначек гнусных, учинённых Сэром Агравейном!
– За что?
– Тут надо вспять историю пустить:
«Мордред, однесь 20 , на кураже зелейном,
воззвал к публичному осмотру лона!
Леди Гавейна хладной статуей застыла,
ждала с надеждою от вас защиты чести.
Стыдливостью готова поступиться,
но выполнить любую вашу волю,
способную Мордреда опозорить
и повод дать насмешкам отмстить
все подлые дела его былые…»
– А я? – если не обращать внимание на громкую подачу материала, сильно раздражающий разноразмерный белый стих, и странную смену ударений в словах, история становилась всё более интересной. Им бы Гоблина пригласить для правильного перевода. От любопытства даже тошнить почти перестало. Надеюсь, что это костюмированное представление полностью кем-то проплачено и надо только соответствовать, чтобы на штраф какой не нарваться. Нравы тут чрезвычайно свободные, да и я, вроде как, по сценарию числюсь не последним из пантеона местных героев.
– О! Сэр Галлахер, тогда… – Эйгир снова понесло в патетику:
«Величием своим и благородством духа
смогли унизить вновь злословного Мордреда.
От детородных членов состязанья
трусливо уклонился он, и даже со стыдом сорвал
с себя клинок наследный.