— Сюда.
Дорогу он нашел не сразу. Участок был запущенным, па нем выделялся прямоугольник — очевидно, до недавнего времени здесь стоял другой надгробный камень. Борку захотелось спросить, что же именно говорил о нем отец, но он никак не мог сформулировать вопрос. Некоторое время они молча стояли у места захоронения.
— Когда-нибудь я принесу сюда цветы, — сказала она.
— Но вы не можете… — Он заколебался. — Вы не можете приносить цветы на все…
— Ваш отец — это особый случай. Не знаю, как это выразить, — он был таким скромным…
Она посмотрела на него с полуулыбкой. Голос у нее был сухим и невыразительным.
— У вас есть машина?
Она покачала головой.
— Сделайте мне одолжение, позвольте подвезти вас… Не хочется быть одному.
Ему все еще не хотелось расставаться с ней, когда он вез ее к станции, которую она назвала.
— Расскажите мне еще что-нибудь о моем отце.
— Вряд ли я смогу добавить что-то к тому, что уже сказала. Мне он очень нравился, и я думаю… Я думаю, он был счастлив, имея возможность хоть с кем-то поговорить… Он хотел знать все обо мне.
— В самом деле?
— Казалось, ему все интересно.
Борк подумал, не пригласить ли ее на рюмку вина или чашку кофе. Впереди уже показалась станция пригородной электрички, и он снизил скорость.
— Иногда, — сказала она, когда машина остановилась, — мне казалось, что ему легче говорить со мной, чем с кем — либо иным. Знаете…
— Да?
— Он очень любил вас.
— Ну…
— Весной я приеду сюда и положу цветы на его могилу. Спасибо, что подвезли.
Мириам вытащила из сумки маленькую бутылку портвейна в оберточной бумаге.
— Все собрались? Йорген? Рюмки несешь?
Из задней комнаты вышел Берг с пятью маленькими рюмками.
— Что происходит? — спросил Корделиус, появляясь в дверях своего стеклянного кабинета; до открытия банка оставалось двадцать минут.
— Берг и я хотим кое-что сообщить.
— Мы собираемся пожениться, — заявил Берг.
— А мы ничего особенного не замечали… — сказал кто — то.
Были произнесены соответствующие поздравления, выпит слишком сладкий портвейн; Симонсен решил, что пора поцеловать невесту, и ему предложили щеку. Мириам и Борку щеку подставила.
— Мне думается, это ведь не единственное, что нам надо отпраздновать, — сказал Берг.
— Что вы имеете в виду? — Корделиус немедленно учуял намек на себя.
— Что если один из нас подал заявление на свободное место в Копенгагене и у него есть шансы на перевод?
Управляющий, например?
— Еще нет ничего определенного. Я подал заявление на всякий случай. Я бы сказал вам об этом, но… официально еще ничего нет, и я…
— Но между нами?
Корделиус улыбнулся.
— Тогда нужно выпить двойной тост, — сказал Берг. — И не говорите, что в нашем маленьком банке никогда ничего не происходит.
Мириам налила в рюмки.
— Кстати, это мне кое-что напомнило, — сказал Берг, вытаскивая из портфеля утреннюю газету. — Тот фальшивый Дед Мороз получил три года. Теперь надо, чтобы нашли и нашего грабителя.
— И сто восемьдесят восемь тысяч крон.
«Обвиняемый во всем сознался, и приговор был вынесен быстро. До последней минуты полиция пыталась найти связь между фальшивым „Дедом Морозом“ и рядом нераскрытых преступлений, включая совершенное всего несколько дней назад, когда неизвестный преступник унес около ста девяноста тысяч крон. Подозрения были отчасти вызваны тем фактом, что обвиняемый, Вильгельм Христиан Соргенфрей, несмотря на свою относительную молодость, уже хорошо известен полиции. Более того, его алиби на те дни, в которые были совершены некоторые преступления (включая вышеупомянутое, когда было взято сто девяносто тысяч крон), оказались сомнительными. Обвинение было снято за недостатком улик. Полиция не смогла найти свидетелей, способных доказать его причастность к этому грабежу, и преступление, следовательно, остается нераскрытым, а деньги — не найденными.
Одной из причин, по которым полиция так долго старалась найти связь между фальшивым „Дедом Морозом“ и другими ограблениями банков, является то, что…» — ну, можете прочитать сами.
— Нет, давайте послушаем, — сказала Мириам. — Мы ведь все-таки…
— «…во время ареста у него оказалось только около восьми тысяч крон наличными, происхождение которых он полиции объяснить не смог. „Дед Мороз“, посоветовавшись со своим адвокатом, решил на апелляцию не подавать.» Это все. — У меня есть своя версия, — продолжал Берг. — Наш Борк договорился с кем-то из своих приятелей инсценировать ограбление, а выручку они потом поделили.
Корделиус улыбнулся:
— Тогда это скоро станет заметно по увеличению его расходов. Надо присматривать за Борком. А я знаю только, что это дело чуть не стоило мне…
Он замолчал, и вид у него при этом был глупый.
— Поздравляю, — сказал Берг после долгой паузы. — Значит, это факт.
— Только никому не говорите. Переход еще не оформлен.
— Давайте-ка посмотрим, — сказал Берг. — Стал ли Борк более расточительным? Новая машина? Новый дом? Дорогая любовница?
— Лучше скажите, когда вы собираетесь пожениться, — услышал Борк свои слова.
— Как можно скорее. Откровенно говоря, в секрете мы это не сможем продержать.
Мириам похлопала себя по животу. Борк перевел взгляд на Корделиуса, который не прислушивался к разговору и улыбался каким-то своим мыслям. Борк посмотрел на Берга. Тот, объявив о своей помолвке, как будто помолодел. А Симонсен, напротив, казался почему-то старше обычного. Борк еще острее, чем прежде, почувствовал, что он навсегда вышел из их круга. Он сел за свою кассу и начал аккуратно раскладывать резиновые печати, надеясь, что всеобщее внимание больше не будет обращено на него.
Вскоре после открытия в банк вошли дети — двое мальчиков в ковбойских костюмах и девочка в длинном желтом платье и золотистой шапочке феи.
— Будьте любезны обратиться прямо к кассиру, — крикнул Берг, как только они появились.
Борк дал каждому по кроне, и дети спели песенку.
— Сколько вы им дали? — спросил Берг, когда дети ушли. — Все, что у вас было, или только банкноты по 50 крон?
Борк шел домой с обычной неторопливостью. У него теперь появилась привычка останавливаться у витрины автомобильного магазина и смотреть, не следит ли за ним кто-нибудь. Он делал это так же, как иногда смотрел на часы, не осознавая, сколько времени.
В его прихожей пахло чистотой: уборщица уже приходила. На кухонном столе лежала записочка от нее, в этом не было ничего необычного, ей и раньше случалось так делать. Он поставил воду для кофе, прежде чем прочитать записку. Как обычно, почерк был очень аккуратный.
Смысл прочитанного не сразу дошел до него.
«Сегодня я ушла раньше, потому что у меня внук лежит с гриппом, но завтра задержусь подольше. Я взяла на себя смелость убрать кухонные шкафы, в них накопилось много бутылок, они зря занимали место.
Кофейник как раз засвистел, когда он открыл дверцу шкафа. Все бутылки исчезли. Он обшарил самые дальние углы, но той бутылочки не было. Не обращая внимания на пронзительно свистевший кофейник, он бегом спустился вниз и увидел совершенно пустой бак для мусора. Вернувшись на кухню, снял с горячей конфорки кофейник. Лифт, в который он попал не по своей воле, продолжал падать, и остановить его было невозможно.
Уборщица была дома и ответила на звонок сама.
— Если я ее выбросила, господин Борк, то, наверно, потому, что она была пустая — или же я подумала, что она слишком маленькая и нет смысла ее хранить. Надеюсь, я не сделала ничего плохого?
— Вы ее сбросили в мусоропровод?
— О нет, было так много, что я все снесла вниз.
— И положили в мусорный бак?
— Да, в бак для мусора. Там все это и лежит, я думаю, если бак еще не опорожнили.
Было пять часов. Номер предприятия, который он нашел в телефонном справочнике — «Вывоз мусора»— не ответил. Он положил квитанцию на имя Ф.Хьюлманда на стол и включил свет.