Остин сложил руки и поднял глаза.
Официант держал планшет перед собой. Ну и ногти же у него были. Короткие, обкусанные, с опухшими заусенцами вокруг.
Но вообще у него были не только ногти.
Парень был сутулым, кривым. У него было такое же пятнистое лицо, как у того прохожего, а большие уши торчали в стороны. Короткие мышиные волосы с рыжиной растрепались, но хотя бы были чистыми.
Остин успел подумать, что парню может быть столько же, сколько и ему. Наверное, он работал после учебы.
– Чего пялишься?
От вопроса Остин так опешил, что уронил взгляд с лица официанта на 3D-бэйдж на его черном фартуке. Хотя имя Кэш там было видно вполне четко, остаточные линии от имени бывшего носителя все еще проступали.
Хоуи бы не сказал, что он пялится. В любом случае официант на него смотрел столь же долго, сколь и он на него.
– Я просто посмотрел, – неуклюже объяснил Остин, убирая руки со стола.
– Заказ будешь делать?
Кэш смотрел на него пытливо, будто до конца полагая, что тот зашел сюда лишь посидеть и только помешать ему работать. Желто-карие глаза недобро прищурились.
– Да, я… – Остин огляделся в поисках меню, но, кроме таблички у барной стойки, он ничего подходящего не увидел. – Что у вас фирменное?
Кэш открыл рот, словно чтобы что-то сказать, но оказалось, что он лишь жует жвачку. Закатив глаза, он развернулся, так ничего не набрав на планшете, и, так же шаркая, скрылся прочь.
«Какой неловкий», – подумал Остин, когда тот набивал на терминале заказ, опираясь о него одной рукой. Что-то у него не вышло, и он ругнулся.
Кэш очень подходил этому месту. Такой же нескладный, некрасивый, блеклый и аляповатый. Он подходил этому месту так же, как Остин подходил своему. Где все было правильным, ровным, выверенным и детально проработанным, как он сам. Как черты его лица или характера. Все для удобства носителя.
Интересно, было ли удобно Кэшу? Он не выглядел особенно озадаченным своим положением. Вероятно, он даже не видел себя со стороны.
Почему-то от этих мыслей Остину стало грустно и неуютно.
Запах свежеприготовленной еды, приближающийся к его столу, отвлек его от гнетущих размышлений. Он пробивался через все эти ароматы чужой готовки и, наверное, был особенно приятен, потому что Остин знал – это его еда.
На белой тарелке перед ним лежала блестящая яичница-глазунья с большими солнцами желтков и две жирные котлеты.
Остин никогда не ел мясо. Из-за него нарушался гормональный баланс, не говоря уже о том, что оно было возбудителем целой гаммы заболеваний, бороться с которыми, несмотря на продвинутость медицины, было малоприятно.
Видимо, все его мысли отразились на лице, потому что Кэш не преминул добавить:
– Соевые. Никакая мычащая и хрюкающая органика при их приготовлении не пострадала.
Он постоял рядом еще некоторое время, и Остин не решался есть. Может быть, он должен был сделать что-то еще?
– Здесь сразу оплачивать заказ? – уточнил он, вновь поднимая глаза на официанта и его пятнистое лицо.
– Нет, – покачал головой тот.
Он не сдвигался с места еще с минуту, стоя напротив, пока его внимание не потребовалось другому столику.
Едва Кэш отошел, Остин выдохнул. Не стоило и думать, что кто-то не обратит на него внимание.
Хотя яичница и была прожарена не столь равномерно, как он привык, она была очень ничего. Желтки разламывались под вилкой, истекая золотой лавой на белок, а капли масла для жарки блестели на них, ловя свет и искрясь.
Остин не привык столько внимания уделять еде. Обычно она была лишь методом утоления голода, если не считать мороженое, конечно.
Котлеты тоже были вкусными.
Жуя, Остин прислушивался к животу, который по мере наполнения теплой пищей чувствовал себя все комфортнее, и не забывал поглядывать по сторонам.
Две женщины рядом пили темно-фиолетовые коктейли, разговаривая невпопад. Наверное, и не слушали ответы друг друга. Несколько мужчин в почти черной одежде молча ели за соседним столом и рассматривали они всех окружающих, будто тоже были тут в первый раз. Но они слишком подходили ко всему, чтобы можно было в это поверить.
Семейная пара с ребенком устроилась в самом углу. Мальчик слезно просил сладкое, и родители сжалились, взяв ему маффин.
Остин подумал, потому ли это, что они любили его и хотели, чтобы ему было хорошо, или же наоборот, потому что не любили и не учитывали последствия от такого количества сахара в организме, желая, чтобы он просто замолчал.