Они не успели сложить и половины вещей, когда внизу послышался страшный грохот. Анна с Акулиной переглянулись в ужасе, а когда из гостинной донелось рычание, они сразу все поняли и разом побледнели.
— Вернулись… — прошептала Акулина.
— Запирай двери! — приказала Анна, а сама кинулась к столу, чтобы забаррикадироваться.
10
Но едва Акулина бросилась к дверям, как в проеме выскочил уже знакомый волкодлак с голубыми глазами и хищным оскалом, который не предвещает ничего хорошего.
— Я же говорил, что запоешь, — усмехнулся он свирепо и растопырил руки, чтобы Акулина не прошмыгнула мимо.
Защититься от прыжка, который последовал в ту же секунду, Анна смогла лишь быстрым пассом, который создал в воздухе незримый щит. Волкодлак ударился о него, но быстро оказался на ногах, глаза загорелись свирепо и безжалостно.
— И на долго тебя хватит с этим щитом, колдунья? — прорычал он.
— Хватит, насколько потребуется! — выкрикнула Анна.
Но в груди холодок ужаса сжал сердце ледяной лапой — им обоим известно, что долго обходиться пассами она не сможет. Рано или поздно устанет, и тогда волкодлак возьмет свое. А судя по шуму внизу, он здесь не один и вся шайка не откажется разделить с ним добычу.
Атаки волкодлака продолжались ещё около пяти минут, пока Акулина тщетно пыталась выбраться из шкафа, где её запер оборотень. Сил у Анны становилось все меньше, и когда зверь совершил очередной бросок, щит не выдержал и рассыпался.
Волкодлак оскалился и с победым рычанием ринулся на Анну.
Но добраться до неё у волкодлака не вышло. Колдунья сама не поняла, что произошло. Она увидела лишь как мощную и крепкую фигуру оборотня отшвырнуло к стене, как пушинку. Тот пробил в ней дыру и упал в соседней комнате, со стонами пытаясь подняться. Льшь тогда Анна увидела перед собой натурального берендея — оборотня-медведя во всей звериной мощи. На две головы больше волкодлака и шире его в плечах на сажень, он стоял перед Анной во весь рост и с трудом помещался в комнате, упираясь головой в потолок.
Анна взвизгнула и отшатнулась назад, пытаясь ослабшими руками начертать пассы в воздухе. Но берендей сделал шаг вперед, половицы под ним жалобно скрипнули, а когда посмотрел на неё темно-карими глазами, Анна не поверила себе и выдохнула:
— Михаил… Вольдемарович?..
На что берендей ответил низким, рычащим голосом:
— Я ведь сказал вам, обращаться по любому делу.
После чего ринулся в проломленное в стене отверстие и скрутил волкодлака. То же самое ожидало и остальную шайку, с котрой справились помощники офицера — такие же берендеи, которых он привез с собой.
Когда все закончилось, Анну колотило от пережитого. Что думать она не представляла и только дрожала на стуле посреди гостинной, глядя как выводят плененных волкодлаков.
Офицер-берендей, закончив с волкодлаками, вернулся к Анне и опустился рядом с ней на табуретку уже в приличном человеческом обличии, облаченный в форму. Он взял её за руку и произнес:
— Анна, душа моя, что же вы не сказали о них?
Страх пережитого все ещё сотрясал колдунью нервной дрожью.
— Я боялась.
— Чего же вы боялись, Анна? — удивился офицер.
— Что вы меня изобличите…
От услышанного собольи брови Михаил Вольдемаровича поднялись на лоб, он выдохнул:
— За что же мне вас изобличать?
— А то вы не знаете, что я колдунья, — вздохнула Анна.
Все ещё озадаченный, он кивнул.
— Знаю. И знаю с самого перевого момента, как вас увидел. Точнее, даже раньше.
Теперь пришла очередь удивляться Анне.
— Что это означает? — не поняла она.
Офицер-берендей подался вперед, сократив расстояние между ними чуть больше, чем разрешают приличия, но Анну это сейчас не волновало. Хотя волнение ее одназначно охватило, но совсем другого толка.
Он произнес:
— Мой путь из Архангельской губернии в столицу на Неве проходил через опасные и непроходимые леса. Медвежий клан берендеев сообщили, что ежели со мной стрясется что в дороге, должен дотянуть до города. А там найти заезжий двор колдуньи в Мытнинском переулке. Так и случилось. Подрали меня лешие в дороге. Основной медвежий отряд ехал позже, а я впереди. Вот и получил по полной. Но вы, голубушка, меня спасли. Как же я могу вас изобличать?
Анна слушала и с каждым словом с неё будто снимали по пудовой гире. К концу рассказа она и вовсе себя чувствовала, как бабочка, готовая вспорхнуть в любой момент. А от того, с каким жаром на неё смотрел офицер-берендей своими карими глазами, и вовсе краснели щеки.