Едем.
Может быть, Нину где-нибудь встречу. «Газик» идет легко, потому что подморозило. Он торопится с холма на холм. А впереди — тоже холмы. А за ними — другие. Нам ехать-то всего сорок километров. Это такой пустяк. Посмотрю, как там в глубоком тылу поживают.
Дорога не пуста. Машины, машины… Танки идут. Пехота идет. Все — к передовой.
— А под Москвой сибиряки немцев причесали, — говорит Сашка. — Если бы не они, кто знает, как вышло бы.
— Сибиряки все одного роста, — говорю я, — метр восемьдесят. Специально подобраны.
— Дурачки, — говорит старшина, не открывая глаз, — при чем мамины калоши? Техника под Москвой все решила, техника…
А какой смысл спорить? Пусть себе говорят. Я знаю хорошо, что там было. Мне очевидцы рассказывали. И когда шли сибиряки, немцы катились на запад без остановки. Я знаю. Потому что сибиряки стояли насмерть. Они все охотники, медвежатники. Они с детства смерти в глаза смотрят. Они привыкли. А мы? Вот на нас танки пойдут, ведь мы глаза закроем. И не потому, что мы трусы. Просто мы не привыкли… Смогу я на танк выйти? Нет, не смогу. С минометами это проще.
Тут передовая далеко. Стреляй себе, постреливай, позицию меняй. А лицом к лицу… Хорошо, что мы не пехота.
Вдруг наша полуторка останавливается. Впереди дорога пуста. Только далеко-далеко какой-то одинокий маленький солдатик стоит и смотрит в нашу сторону. Старшина спит. Мы с Сашкой соскакиваем на дорогу. Младший лейтенант Карпов спит в кабинке. Нижняя губа у него отвисла, как у старика. Водитель поднял капот.
А солдатик бежит к нам. Маленький солдатик. Меньше и не придумаешь. Он бежит к нам и размахивает руками.
— Гляди, гляди, — говорит Сашка. — Сибиряк бежит.
Я смеюсь. Очень уж маленький этот солдатик. Вот он подбегает к нам, и я вижу, что это девочка. Она в шинели. Аккуратно затянута ремнем. И на плечах — погоны старшины. А лицо маленькое, и нос на нем как крохотный бугорок.
— Подвезите, ребята. Целый час торчу. Все машины — к фронту, а обратно ни одной. А мне вот так надо, — говорит она и проводит рукой по горлу.
Я помогаю ей взобраться в кузов. Мы с Сашкой отдаем ей свои плащ-палатки, и она садится на них.
— Вы откуда, мальчики?
Мы киваем в сторону передовой.
— А пятнадцатая уже ушла?
Мы переглядываемся с Сашкой и пожимаем плечами.
Наш «газик» наконец трогается. Старшина спит. Он даже всхрапывает.
— Это потрясающе! — говорит наша попутчица и смеется. — Храпит, как на печи.
— Он поспать любит, — говорит Сашка.
Когда она смеется, губы у нее уголками загибаются кверху. Как у клоуна.
Старшина! А я солдат. А куда она, такая маленькая, тоненькая, совсем девочка?
Что случилось: всех подняло, понесло, перепутало?.. Ползают школьники по окопам, умирают от ран, безрукими, безногими домой возвращаются…
Девочка-старшина… Что случилось?
— Сорок «юнкерсов» позавчера на базу налетели, — говорит она, — это потрясающе! Мы с ног сбились.
— А что бы на передовой ты делала? — спрашивает Сашка. — Там ведь и похуже бывает.
— Плакала бы, наверно, — говорит она и смеется.
…Что случилось?.. Плакала бы, конечно. Я ведь тоже почти плакал. Перед войной я смотрел кинокартину. Там все бойцы были как бойцы: взрослые, опытные, они знали, что к чему. А я не знаю, Сашка не знает, и эта девочка не знает… А старшина спит, и Карпов настоящий командир, хоть и хмурый…
— Меня зовут Маша, — говорит она. — Я старшина медицинской службы. Я в классе всех мальчишек била.
— А ты похвастаться любишь, да, старшина? — говорит Сашка.
Старшина просыпается. Он долго смотрит на Машу.
— Ты еще откуда взялась? — спрашивает он.
— А можно не тыкать? — спокойно говорит Маша.
У старшины шапка ползет на затылок:
— Да как ты со мной разговариваешь?
— Это потрясающе, до чего безграмотный мужчина, — обращается она к нам.
Мне хочется смеяться. Старшина долго разглядывает Машу, потом замечает нашивки на ее погонах.
— Я вас спрашиваю, товарищ старшина, откуда вы?
Машина снова останавливается. Водитель снова поднимает капот. Из кабины выходит Карпов.
— Как там дела? — спрашивает он у нас.
— Ваши солдаты замерзли тут, пока вы спали, — говорит Маша.
— Ого! — говорит Карпов. — Какой приятный пассажир. А вы-то не замерзли?
И он приглашает ее в кабину.
Она легко выпархивает из кузова. Машет нам рукой приветственно.