— Совсем никакой?
— Мы идем по Арбату…
— Да ты ешь. Холодный, наверно, суп, да?
— Мне ведь скоро уезжать. Обратно. Хочешь, я тебе письмо напишу?
— А я тут девчонкам рассказывала. Там, говорю, у меня дружок есть. Черноглазенький. На всю войну — один. А они мне не верили. Смеялись. А ты ведь помнил меня, да?
— Почему же один? Других у тебя нету?
— А другим-то ведь другое нужно…
Черноусый Федя внимательно смотрит на меня. Чего он смотрит? Может быть, жалеет, что супу дал? Может быть, он тот самый «другой»?..
— Послушай, да я ведь это всерьез. Я ведь думал о тебе. Я никогда ни о ком так не думал, как о тебе.
— Ну вот и ты тоже. — Губы у нее кривятся. — Как хорошо-то было…
А на самом краешке миски, словно червячок, одиноко повисла лапша. Белая, печальная такая. А Нина подперла щеку кулачком и смотрит мимо меня. А в зеленых ее глазах я вижу окно барака. А за ним — зеленые сумерки настают.
— А здесь даже выстрелов не слышно, — говорит Нина, — только раз бомбили.
— Послушай, Нина, — говорю я, — ну хочешь, я буду письма тебе писать? Просто так. Как мы там живем… А то ведь пропадешь ты. Где тебя искать-то потом?
Дурочка она какая! Неужели она не понимает? Что я, соблазнитель какой-нибудь, что ли?.. Война. Это ведь не Женя. Там все казалось, казалось. А это ведь настоящее. Неужели она не видит? Я теперь понимаю все. Вот дурочка…
— Что ж ты думаешь, я как другие? Хочешь, докажу? Хочешь, при тебе сейчас домой напишу про все. Сама отправишь…
Черноусый Федя все смотрит на меня. Делать ему нечего, что ли?
— Вот и опять у нас с тобой свидание… да?
— И когда война кончится, мы поедем вместе…
— Прямо посередке войны у нас с тобой свидание. Вот только мороженым не торгуют. Федя, — говорит она, — нет ли у тебя мороженого?
— Для вас, Ниночка, все есть, — говорит Федя, — только оно у нас горячее. В виде кипяточка.
— Я когда до войны гулять ходила, всегда мне кавалеры мороженое покупали. А один был такой — не купил. Я его быстренько разогнала… А у нас в городе парк был…
— Нина, скоро мне ехать.
— Жалко мне тебя, — говорит она, — тебе не воевать надо. Много ты навоюешь, а? Только не сердись, не сердись. Это я ведь не к тому, что не можешь. Просто зачем это тебе, да?
— А тебе?
— А мне уж и подавно. Вот Федя в ресторане работал. Ресторан «Поплавок». Да, Федя? Отбивные готовил. Салаты…
— Мне ведь уезжать, — говорю я, — ты скажи, напишешь мне? Мне ведь легче жить будет.
— Напишу, — говорит она, — напишу.
Мы идем к выходу. Позвякивает ложка в котелке.
— Послушай, Нина, а тот майор, он что…
— Тот?
— Да, тот…
— О, ты его заприметил.
Мы снова останавливаемся у самой двери. Она стоит рядом со мной. Совсем рядом.
Какая она все-таки маленькая, хрупкая, тоненькая. Какая она беззащитная. Я возьму ее за плечи, за круглые ее плечи… Я поглажу ее голову ладонью. Пусть она не объясняет. Я не хотел спрашивать, не хотел…
— Ты что, жалеешь меня, да?
— Нет, только и ты меня не жалей, Нина.
— А что ж ты дальше-то делать будешь?
— Буду ждать писем твоих.
— А если не дождешься? Всякое ведь бывает…
— Дождусь. Ты ведь обещала.
— Зачем тебе это, глупый?..
Глупый я, глупый. Что-то я не так сказал. Не о том говорил.
— Вот у тебя крошка хлебная на щеке, — говорю я.
Она смеется. Смахивает крошку.
— Пора идти нам с тобой. Хватятся тебя.
— Пусть хватятся, — говорю я. — Пусть хватятся. Семь бед — один ответ.
— Смелый ты у меня какой, — смеется она. И проводит ладонью по моей голове.
Мы выходим в тамбур. Я касаюсь ее плеча.
Она отводит мою руку. Очень ласково отводит.
— Не надо, — говорит она, — так лучше.
И целует меня в лоб. И бежит в начавшуюся метель.
…У штаба дивизии стоит бронетранспортер. Сашка ходит вокруг. Разглядывает.
— Сейчас поедем, — говорит он.
Потеха
Бронетранспортер — очень удобная машина. Он словно серый жук. Он всюду пройдет, отовсюду вылезет. В нем уютно. Тепло. Печка электрическая работает. Можно даже поспать на ходу.
Я не сплю. Я подремываю. Что будет к вечеру, когда мы догоним свою батарею?
Может быть, будет тяжелый бой? Может быть, никого мы уже не застанем… Вот приедем на место, буду ждать писем от Нины… А Сашка спит. По-настоящему. А Карпов сидит рядом с водителем и не то спит, не то просто уставился неподвижно в разбитую дорогу.