Со смешанными чувствами Гурни согласился. Любопытство в нем часто одерживало верх над замкнутостью; на этот раз его заинтересовали истерические нотки в вежливой речи Меллери. Кроме того, он сам не до конца отдавал себе отчет, как сильна была его тяга к разгадыванию ребусов.
Перечитав письмо в третий раз, Гурни убрал его обратно в папку и позволил себе отдаться воспоминаниям: утренние лекции, на которых Меллери, явившись с похмелья, отчаянно скучал; как он постепенно оживал к вечеру; приступы шутовства и проницательности, случавшиеся с ним под воздействием спиртного. Он был прирожденный актер, звезда университетского театра — как бы он ни зажигал каждый вечер в баре, на сцене он был еще зажигательней. Он зависел от публики, она была нужна ему как воздух.
Гурни открыл папку и снова пробежался по письму. Его смущало описание их отношений. Они с Меллери общались значительно менее содержательно и близко, чем следовало из письма. Однако у него было ощущение, что Меллери тщательно подбирал слова, которыми обращался к нему, — письмо переписывалось несколько раз, было видно, что над ним много думали, и лесть, как и все остальное в этом послании, была неслучайной. Но чего он добивался? Очевидным образом, согласия на личную встречу и разговор об упомянутом «ребусе». Остальное было загадкой. При этом вопрос был очень важен для Меллери, как следовало из аккуратно взвешенной и сформулированной смеси теплых слов и отчаянья.
Отдельного внимания заслуживал постскриптум. Помимо завуалированного вызова, который содержался в предположении, что Гурни может не справиться с задачей, он также пресекал возможность легкого отказа — на такое письмо невозможно было ответить, что ты отошел от дел и не сможешь помочь, потому что это было бы слишком грубым ответом старому другу.
Да, письмо определенно было тщательно продумано.
Тщательность. Это было что-то новое, никак не свойственное прежнему Марку Меллери.
Эта перемена показалась Гурни любопытной.
В этот момент на террасу вышла Мадлен и остановилась на полпути к креслу, в котором сидел Гурни.
— Твой гость приехал, — без выражения сообщила она.
— Где он?
— В доме.
Он посмотрел вниз. По ручке кресла зигзагом полз муравей. Он щелчком отправил его в полет.
— Попроси его, чтобы вышел сюда, — сказал Гурни. — Погода слишком хорошая, чтобы сидеть внутри.
— Да, это точно, — произнесла она, и это прозвучало одновременно едко и иронично. — Кстати, он до жути похож на свою фотографию на обложке. Действительно — до жути.
— Почему до жути? Ты о чем?
Но она уже вернулась в дом и не ответила ему.
Глава 4
Знаю, как ты дышишь
Марк Меллери рассекал мягкую траву широкими шагами. Он подошел к Гурни с таким видом, будто собирался его обнять, но что-то заставило его передумать.
— Дэйви! — воскликнул он, протягивая руку.
«Дэйви?» — удивился Гурни.
— Господи! — продолжил Меллери. — Ты вообще не изменился! Боже мой, как я рад тебя видеть! Отлично выглядишь! В Фордхаме поговаривали, что ты похож на Роберта Редфорда в фильме «Вся королевская рать». И вот — до сих пор похож! Если бы я не знал наверняка, что тебе сорок семь, как и мне, я бы подумал, что тебе тридцать!
Он схватил Гурни за кисть обеими руками, как будто это был драгоценный объект.
— Пока я ехал сюда из Пиона, я вспоминал, какой ты всегда был спокойный и уравновешенный. Человек-отдушина, ты был настоящей отдушиной! И взгляд у тебя до сих пор такой же — спокойствие, собранность и уверенность в себе, и плюс к тому самая светлая голова в городе. Ну, как ты поживаешь?
— Мне повезло, — ответил Гурни, высвобождая руку. Он был настолько же спокоен, насколько Меллери — возбужден. — Жаловаться мне не на что.