Рослюков, по мнению Корина, считал себя полпредом Господа Бога
во вверенном Колыбе отделе. Он держатся неприступно и подчеркнуто официально, службу нес исправно и не изменил своих застойных привычек даже после директивных указаний о всеобщей перестройке. Корин его тихо презирал, но побаивался - уж больно неприятным холодом веяло от холеного полногубого рослюковского лица.
Он стоял у двери в кабинете Рослюкова, а тот командовал из кресла, глядя в окно:
- Предлагаю съездить в столицу. Выписывайте командировку, папка с материалами в канцелярии. Я переговорил, вас примут. Передадите лично Ивану Павловичу. Дело срочное, предлагаю сейчас приобрести билет - бронь возьмете в обкоме, - собраться и к вечеру отбыть. Надеюсь, вопросов нет, товарищ... э-э... Корин?
- Никак нет, - поспешно ответил Корин и выскочил из кабинета.
После общения с Рослюковым ему всегда хотелось что-то сделать: плюнуть на стену, сорвать прикнопленный к двери плакат "Время перекуров прошло" или дернуть за нос худосочную заведующую канцелярией Лилию Николаевну по прозвищу "Крокодильша". Он даже забыл, что обладает д а р о м и может спокойно пожелать Рослюкову подавиться галстуком.
На полпути к канцелярии его осенило. Что такое эта внезапная командировка в столицу, как не исполнение его утреннего желания быть напечатанным? Он сразу уверовал в правильность своего предположения, бодро обскакал все необходимые службы, забрал командировку и папку для столичного Ивана Павловича, заехал в обком, потом на вокзал за билетом и успел еще отдохнуть дома перед поездкой.
Вечером он уже лежал на верхней полке в плацкартном вагоне, по проходу бродили мнимые глухонемые, раскладывая на столиках перед пассажирами самодельные календари с фотографиями Высоцкого и Марины, очаровательными кошками и не менее очаровательными полуодетыми девами, сонники и схемы столичного метро, он лежал на верхней полке, а поезд, раскачиваясь членистовагонным длинным телом, подрагивая на стыках стального пути, торопился к утру попасть в столицу.
Предположение о том, что неожиданная командировка суть исполнение желания быть опубликованным, вытекало из факта проживания в столице некой Людмилы Баранец. Впрочем, отнюдь не некой. Людмила была столичной литераторшей, писательницей-фантасткой, довольно известной в читающих, пишущих и печатающих кругах. Корин познакомился с ней случайно, хотя любая случайность, как известно, в чем-то закономерна. Просто довелось Корину как-то в отпуск, года три или четыре назад, побывать в столице, посетить вечерком уютный ресторан "Метро" и после трех стопок водки под фирменную котлету "Метро" пригласить на танец, исполнявшийся "для наших друзей из Грузии" рыжеватую гражданку, тоскующую над бокалом фирменного напитка "Метро". Затем гражданка как-то спонтанно переместилась за его столик и после долгих уговоров позволила-таки угостить себя шампанским, потом они вместе курили на веранде ресторана, нависавшей на,д верхушками пышных каштанов, потом опять танцевали и разговаривали.
Людмила оказалась на редкость отзывчивым человеком. Узнав, что Корин тоже желает быть причисленным к лику фантастов, она предложила свои услуги и помощь. Они договорились о том, что Корин, вернувшись домой, пришлет рукописи, а Людмила ознакомится с ними и попытается куда-нибудь пристроить, если, конечно, они будут того стоить.
Людмила оказалась строгим судьей. Она прислала Корину разборы его произведений, и разборы эти отличались обстоятельностью, аргументированностью и жесткостью оценок. Людмила считала, что фантастика в исполнении Корина опубликованию подлежать не может в силу того, что... Дальше шел перечень причин.
Корин несколько обиделся на столь нелестную оценку своего
творчества (хотя каким-то отдаленным и обособленным участком сознания и понимал ее справедливость), решил, что Людмила просто считает его опасным конкурентом в борьбе, где побеждает тот, у кого острее зубы и крепче локти, но отношения с ней окончательно не порвал, поддерживая их на уровне открыток к праздникам. Людмила изредка отвечала.
И когда после разговора с надменным Рослюковым его осенило, он сразу перекинул мысленный мостик между собой и столичной знакомой. Он понял, что загаданное желание осуществится, если Людмила выступит в роли Вергилия и проведет его по столичным издательствам, куда он с полгода назад направил две рукописи.
Локомотив вспарывал прожектором брюхо душной ночи, Корин все
никак не мог устроить голову на плоской эмпээсовской квазиподушке, вокруг струились в ночи необъятные поля, а над вагонами кривой буквой на небесной школьной доске плыла к столице Кассиопея.
4.
Столица встретила Корина суматохой вокзала, очередями к киоскам "Союзпечати" и роскошной зеленью бульваров. Было слишком рано для визитов и звонков и Корин побродил в парке над рекой, прошелся по не взбудораженным еще центральным улицам, читая все афиши, позавтракал пирожками в подземном переходе и к девяти прибыл в учреждение Ивана Павловича.
Папку с очень важными бумагами он передал, как наказано было, лично, отметил в приемной командировку и вышел из солидных дверей в накаляющееся включенным утюгом утро. Позвонил Людмиле домой и договорился о встрече.
Людмила ждала его у входа в высокое серое здание издательства. Выглядела она очень неплохо в аккуратно потертых джинсах и блузке того фасона, который не взялась бы освоить отечественная швейная промышленность. Корин подосадовал, что не догадался купить цветы.
- Рада видеть, Сергей.
Корин пожал ее маленькую цепкую ладонь и улыбнулся. Верилось, что д а р не подведет.
- Ну, вперед, разузнаем, как твои дела, - мило картавя, сказала Людмила и направилась к подъезду.
Корин поспешил за ней. Сердце замирало, предчувствуя близкое свершение мечты.
Они шли по коридорам, Людмила то и дело здоровалась с издательскими гражданами, а Корин смаковал в воображении новенькие сборники
с его именем и фамилией.
Даже когда разговор с усатым человеком в очках уже состоялся, Корин все еще не мог избавиться от видения этих самых сборников. Людмила, кажется, что-то говорила ему, и они оказались на трамвайной остановке, и солнце раздирало зелень каштанов, и сборники превращались в обломки бетона у обочины, где