— Усталый у тебя голос, — мягко, по-матерински нежно сказала она. — Тяжелая ночь?
— Чуть тяжелее обычного. Как твои дела?
— Скучно. Только все более-менее улеглось. Мать не шумит, сегодня ей лучше. А у тебя как?
Анна заботилась о своей парализованной, впавшей в маразм матери, и это обстоятельство довольно часто прерывало их с Энтони задушевные беседы. Как-то странно сжалось сердце в широкой груди парня, щелкнуло в голове, и легкая радость потянула его разум к небесам. Гениальная идея.
— Странные желания пробуждаются в моей подкорке, — со смехом в голосе сказал он. — Хочу стать писателем!
— Правда? — удивилась Анна. — И о чем будешь писать?
— О людях, конечно. О страданиях, преодолении и потерях, как все.
— Почему именно о страданиях? Никто не любит нытиков, Энтони.
— Не скажи! Все великие бумагомаратели, от Льва Толстова до Чарльза Моуди, развозили сопли и преодоление на тысячи страниц. Чем я хуже? Вот возьму, сяду и напишу шедевр о судьбе человеческой. Может, даже выложу в Сеть. А повезет, в издательство отправлю. И будет моей писанине PR, а мне гонорары и тонны кокса.
— А как же любовь читателей и критиков?
— Читатель голосует монетой, Анна, а критики — кто они вообще такие?! Комары, вампиры с отбеленными клыками и лакированными когтями! Присосутся и отвалят, лишь бы не заразили своим безграничным снобизмом.
— Какой же ты циник! — взвизгнула Анна и рассмеялась. — Ну хорошо. Уже придумал, о ком будешь писать? Жанр, персонажи, фабула, любовная линия?
— Любовная линия? — удивился Энтони.
— Все в жизни делается из любви к кому-то или чему-то, разве нет?
— Женщина-философ, — вздыхает Энтони, закрыв глаза, усевшись на сиденье и просто ловя лицом теплые капли бесцветной, без вкуса и запаха жидкости. — Может, ты и права. А насчет персонажей я еще не думал. Но хочется чего-нибудь реалистичного, близкого к настоящей жизни, чего-нибудь столь же сумасшедшего и бессмысленного.
— Тогда пиши о себе.
— Ну… тогда с любовной линией будет небольшая загвоздка.
— Ну и пусть, только не пиши о дерьме, прошу тебя. Это не оригинально.
— О ком же тогда писать? О лисичках, кошечках и бабочках?
— Не надо изображать мизантропа, Энтони! — Даже через иллюзию присутствия, чистый голос без видимых образов, Энтони слышит, как она улыбается. Ее смешит эта перманентная ненависть к человечеству, что выходит из берегов время от времени, и он смеется вместе с ней.
Анна, маленький якорь позитива, прижми этого парня к земле, пусть он хоть раз почувствует себя человеком. Нет, не так — Человеком!
— Тогда… — Энтони запнулся, пытаясь собраться с мыслями. — Давай так: как только я попаду на полки магазинов в твоем городе, я соберу гонорар и мы встретимся вживую. И первый экземпляр ты получишь бесплатно, с подписью автора. Сгодится?
— Не-е-ет, это слишком долго, и не известно когда произойдет! Я не люблю сюрпризы!
— Анна… — сказал Энтони.
— Что? — удивилась собеседница.
— Ты точно женщина?
— В каком смысле?
— В прямом, Анна. Я впервые слышу девушку-философа, не любящую сюрпризы. В наше неспокойное время это сильно настораживает.
— Энтони, — голос Анны заметно упал, — я давно хотела тебе признаться…
— В чем? — Парень мгновенно напрягся. Он успел искренне поверить, что этот день не может стать хуже.
(Ага, весь такой наивный, что сошел бы за умственно отсталого. Ничего, доброта и идиотия со временем проходят, проверено тысячами поколений муравейника.)
Энтони напряженно ждал, вслушиваясь в шорох и стук на другом конце сети. Он понятия не имел, что там происходит, и к чему бы эти неожиданные откровения от девушки с другого края земли, но что-то не позволяло ему смахнуть рукой подергивающуюся в радужном водопаде голограмму и продолжить спокойно нежиться в теплых каплях падающей воды.
— Вот, — сказала Анна и диаграмма звукозаписи растянулась на всю стену душевой кабины.
Маленькая комната, забросанная разноцветным тряпьем и сверкающая скринами старых рок-групп, не заправленная кровать, но это все не то. Главное заслоняет собой всю идиллическую панораму молодежного бардака.
Стройная девичья фигурка, гладкая, подтянутая, сверкает бижутерией в пупке и замысловато проколотых сосках. Розовые волосы спадали с хрупких плеч, а сквозь ярко накрашенные губы нагло выступал раздвоенный язык. Но взгляд почему-то настоятельно опускался к разноцветному сердечку в зоне бикини, и вновь возвращался к языку. И так раз за разом, вгоняя парня то в жар, то в холод. «Я, конечно, представлял, что все женщины по-своему змеи, хищницы и кровопийцы, — подумал про себя Энтони, — но почему я вижу их именно такими? С этим миром что-то определенно не в порядке».