Но автор анонимки или помощник в распиловке дров не интересовали пока что Полозова потому, что, пересматривая библиотеку, оставшуюся от Когута, он наткнулся на такое, что сразу же приковало к себе его внимание и заслонило все побочные линии поиска.
Листая книги Когута, Иван отметил одну особенность. Данило Романович с особым вниманием прочитывал те произведения, в которых рассказывалось о борьбе за золото. Как раз на полях таких книг и были накарябаны почерком Когута наиболее резкие оценки, выдававшие огромный интерес автора к этой теме. Из множества надписей внимание Ивана привлекла одна, сделанная химическим карандашом. Причем Когут даже послюнил бумагу на полях, чтобы запись была более заметна. Видимо, он и сам придавал отмеченному им произведению особое значение. Реплика звучала почти восторженно: «Вот, язви его! Как в воду глядел. Башковитый парень!» Видимо, все это относилось к автору произведения.
Иван внимательно прочел рассказ, особенно понравившийся покойнику. На него рассказ не произвел сильного впечатления. Это была написанная тусклым языком история о том, как в конце прошлого века три североамериканских золотоискателя зарыли несколько десятков пудов намытого ими золота в какой-то глухомани. Место клада обозначили на самодельной карте, а затем карту разрезали на три куска. Уже в двадцатых годах нашего века потомки золотоискателей никак не могут разыскать этот клад, так как, не желая делиться золотом, хранят втайне свои кусочки карты. Каждый по отдельности, они пытаются найти дорогу к заветному месту и гибнут в одиночестве, пытаясь пробиться сквозь преграды, которые ставит перед ними суровая природа американского севера.
«Что же могло заинтересовать Данилу Романовича в этой муре с золотом?» — подумал Иван, закрыв книгу и отложив ее в сторону. С минуту он сидел, обдумывая этот вопрос, но вдруг снова взял книгу и раскрыл ее на только что прочитанном рассказе. Ведь в подслушанном им разговоре на предложение Гали «выкинуть им все» Данило Романович ответил отказом. Как он тогда сказал? Да, он сказал: «У них на руках все карты будут». Карты?! Иван даже вздрогнул. Карты! Конечно, Данило Романович в данном случае говорил об обычных игральных картах, но в прочитанном им рассказе главное — это разрезанная карта. Иван почувствовал, что зацепился за кончик нити, которая подсказывает ему, что нужно искать.
Иван внимательно вгляделся в страницу. Черт возьми! Как же он раньше не заметил. Ведь на странице, кроме записи, есть и другие отметки. Отдельные строчки были подчеркнуты, видимо, в момент чтения, ногтем. Подчеркнута как раз строка, где говорится о разрезывании карты, а потом где еще? А, вот! О чем тут? А-а! Кто и как хранил свой отрывок карты. Как же они их хранили? Первый в тяжелой старинной трости, фамильной реликвии, передававшейся из поколения в поколение старшему в роде. Ну у Данилы Романовича фамильных реликвий не было, да и вообще он не старший в роде. Второй герой рассказа хранил клочок карты в переплете старой библии. «И это нам не подходит»,— отметил Иван. Переплетных книг у Когута было очень немного, и каждый переплет Иван совместно с Гориным проверил еще в домике. Третий герой рассказа хранил свой отрывок в ладанке, которую вместе с крестом всегда носил на шее. Иван усмехнулся. «Тяжеленная была ладанка. Всю шею, наверное, перетерла, И как он терпел, бедняга». У Данилы Романовича на шее не было ни креста, ни ладанок. Значит, и это в данном случае не подходит. И все-таки отгадка где-то близко. Но где? Возможно, как трость и ладанка, это была какая-то вещь, все время находившаяся при Даниле Романовиче. Не случайно тогда в разговоре с женой Данило Романович сказал, что Галина «ловко сообразила, куда спрятать», и добавил, что может унести в могилу. Возможно, карта была зашита в одежду, в которой, как был уверен Когут, его похоронят. Но ведь Иван сам, да и Горин тоже, тщательно проверили всю последнюю одежду Данилы Романовича. И вдруг Ивана кольнула мысль: а что если это была карта на материи? В рассказе золотоискатели рисовали карту на полотне. Карту на полотне простым прощупыванием одежды не обнаружишь. Неужели Когут и в самом деле унес свою тайну в могилу? Надо посоветоваться с Могутченко. Может быть, придется вскрыть могилу и проверить.
Иван поморщился, представив себе, какой шум поднимется в окрестных деревнях, как взвоют попы в окрестных селах, если придется вскрывать могилу. «Ладно,— подытожил свои размышления Иван.— Посоветуюсь с начальником. Только не по телефону. Подожду, когда приедет».
Но вскоре произошло событие, которое на время заставило Ивана отложить мысль о проверке возникшей у него догадки.
Главным, в чем Полозов был глубоко убежден, было то, что убийцам не удалось разыскать вещь, из-за которой они пошли на преступление. Значит, рассуждал Иван, они еще вернутся в домик на шестьсот второй версте, чтобы продолжать поиск. Придут, обязательно придут.
Уже через день после того, как домик Когута был, заколочен, Полозов наведался к опустевшему жилищу, но убедился, что никто сюда еще не приходил. Вскоре прошел снегопад, и тропинку, ведущую от полотна к домику, основательно замело. Теперь Ивану достаточно было с высоты железнодорожной насыпи окинуть взглядом дворик Когутов, чтобы убедиться в отсутствии следов. Белая снежная целина хранила подходы к опустевшей казарме надежно и недоступно. И все же, каждый день Иван наведывался сюда, хотя без всякого результата.
Но вот сегодня, еще не дойдя до места добрую сотню сажен, Иван увидел, что там что-то произошло, а подойдя вплотную, остановился в изумлении. От железнодорожного полотна к тесовому крыльцу, а от крыльца к бане вела хорошо расчищенная дорожка. Иван сбежал с насыпи к крыльцу. Гвозди были не потревожены, двери еще не вскрывали.
«Дорожку расчистили для того, чтобы можно было пройти в домик, не оставляя следов. Значит я прав. Они не нашли то, что искали, и намерены продолжить поиски. Значит, обязательно придут. Но кто расчистил?»
На этот вопрос Иван ответа пока не нашел. Однако было ясно, что дорожку могли расчистить только сегодня днем, может быть, два-три часа тому назад. Ведь метель прекратилась лишь на рассвете. Откуда шел человек, чистивший дорожку? Если со станции, то его не могли не заметить постовые на мосту.
Вернувшись, Полозов позвал в свою комнату Козаринова.
— Кто стоял на мосту в утренней смене?— спросил Иван у отделенного командира.
— Леоненко и Павлов.
— Они ничего не заметили?
— Никак нет. Леоненко, правда, докладывал, что в его смену через мост проходил Немко. Леоненко останавливал его, но тот буровил невесть что. Одно слово — психопат.
— Пошлите ко мне Леоненко,— приказал Иван отделкому.
Полозов хорошо знал человека, которого во всей округе звали просто Немко, давно забыв его настоящее имя. Немко был уже стар, ему перевалило за шестьдесят, но здоров, как бык. Невысокий, почти карлик, с широкой, выпуклой грудью, длинными, ниже колен, руками и короткими кривыми ногами, он жил, где придется, ел, что дадут, и не отказывался ни от какой тяжелой работы, выполняя ее с усердием и добросовестно. Была в наружности Немко одна особенность, поражавшая всех, кому приходилось с ним встречаться.
На уродливом теле Квазимодо возвышалась прекрасной формы голова с огромным лбом мыслителя и красивыми чертами лица. Только тусклые без проблеска мысли глаза Немко выдавали, что мозг его так и не проснулся.
Немко пользовался большим почетом среди богомольных старушек, считавших его «блаженненьким», Попы окрестных церквей не раз пытались приручить «блаженненького», но безуспешно. Немко был религиозен, но на свой собственный лад. Из всех христианских богов и святых он признавал только богородицу и «Миколу Угодника». Причем «Миколу» ставил значительно выше богородицы как святого мужского пола, с глубоким убеждением полагая, что все остальные святые пошли от брака этих двух верховных божеств. В больном мозгу Немко реальность перемешалась с религиозным суеверием. Он слышал голоса богородицы и «Миколы Угодника», дававших ему советы или запросто беседовавших с ним.