— Надо изобличать и наказывать.
— Всех не накажешь. Им на смену придут такие же. Система. А, что там! Леню-то не вернешь. А мне как-то жить надо… Я ведь не дура, понимаю, что все мое лучшее — в прошлом. И красота уходит, и второго Лени не будет.
— Ваша правда, Светлана Николаевна. Расскажите вы мне толком, как вы его потеряли?
— А просто. Сказал мне как-то, что уйдет на дно, не дожидаясь грозы над «Сатурном». Нутром опасность чуял. Не то, что его компаньоны, дурачье. Обрадовались, кинулись грести, забыли, что за сегодняшним днем — завтрашний. Все равно ответ держать заставят. Вот Леня и решил наше будущее обеспечить… Как, когда уходить будет — не сказал. Но когда я услышала, что он утонул, сразу сообразила, что операция началась. Правда, сначала обидно было, что приурочил он ее к моему дню рождения. Потом дошло, что это такой сюрприз. Ждала. Надеялась.
— И до сих пор надеетесь?
— Разве бы я сказала тогда, — печально улыбнулась Коробова.
— А как вы поняли, что план сорвался, и с ним действительно стряслась беда?
— Да очень просто, — Коробова заколебалась, но, видимо, решив договаривать до конца, продолжила: — Открытка на главпочтамт не пришла. Я каждый день ходила.
— А вдруг еще не поздно? Сами знаете, как почта работает.
— Поздно. Я чувствую
«Похоже, не все вы договариваете, Светлана Николаевна, — подумал майор. — Не стали бы вы открываться перед следователем так легко. Для чего-то вам надо было сообщить мне про открытку. Отвлекающий маневр?..»
— Не опасались получить послание, написанное Леонидом Викторовичем после его смерти? Все ваши намерения могли пойти прахом.
— Леня не малое дитя. Текст на открытке я написала сама, своим почерком… Что-то случилось ужасное…
— Иными словами, вы полагаете, что Ачкасов действительно погиб и это случайно совпало с получением в банке денег кооператива, хотя именно с ними он планировал скрыться. Беда в том, что ни деньги, ни тело до сих пор не обнаружены.
— Не знаю… но что-то случилось. И теперь еще эти
ужасные убийства!
— Вы с Ачкасовым наверняка часто бывали на море. В каких отношениях он был с водной стихией?
— Ближе, чем со мной, — Коробова улыбнулась. — Великолепно плавал с аквалангом и без. Мог часами лежать на воде… В прошлом году в мае в Джубгу ездили. Людей в кемпинге почти не было. Дельфины осмелели — прямо к берегу подходили, так Леня с ними наперегонки пробовал. Уже и спасатели приставать начали, мол, в Турцию уплывет. Успокоили их парой бутылок…
— Ачкасов пил?
— Очень мало. Радовался воде, как мальчишка. Многие бабоньки ласково на него поглядывали — их задохлики рядом не смотрелись. Признаюсь, ревновала чуть-чуть.
— Где он хранил акваланг?
— Понятия не имею. У меня в доме есть его комната. Она до сих пор заперта. А взламывать дверь боюсь. Знаете, все казалось, сделаю это — значит окончательно признаю его смерть. Я там ни разу не была, с тех пор, как начала с ним жить. Он и убирал сам. Может, там и акваланг… Вот что, меня все равно выписывают, да и главврач уже несколько раз заглядывал — намекал, что пора закругляться… Поедем вместе и откроем. Сами посмотрите, что там.
— Заманчиво, — сказал, поднимаясь, Корнеев, — с удовольствием отвезу вас домой. Но заметьте — ордера на обыск у меня нет.
— Я вас умоляю, зачем эти формальности!..
Процедура выписки много времени не заняла. Состояние здоровья Коробовой медикам опасений не внушало.
— Светлана Николаевна, вы переодевайтесь, собирайте вещи, я не буду мешать, — сказал майор. — Встретимся у главного входа. Об одном попрошу — не заходите к Троепольской. Она сейчас беседует с моим сотрудником — не будем им мешать. Чувствует она себя неважно, и врач разрешил непродолжительную беседу только в интересах следствия. Увидитесь позже.
— Хорошо. Я, между прочим, уже пыталась проведать Таню, но меня к ней не пустили. Вы не знаете — как ее дела?
— Все будет в порядке. Жду вас внизу.
Спустившись этажом ниже, Корнеев заглянул в палату к Троепольской. У ее кровати сидел лейтенант Тимошин. Лицо его лоснилось, кожа имела свинцовый оттенок. Опять язва допекает. Слегка наклонившись, он участливо беседовал с пострадавшей. Майор перехватил на мгновение вспыхнувший заинтересованный взгляд женщины, но тотчас веки ее устало опустились.
— Татьяна Степановна, прошу извинить за вторжение. Тимошин, можно вас на минутку?
В коридоре Корнеев сказал: — Слушай, Юра, прекрати терзать человека. Она же в полуобморочном состоянии, разве не видно?
— Вы напрасно это, товарищ майор, — обиделся Тимошин. — Я и пяти минут не пробыл в палате. Ждал конца обхода. Скоро заканчиваю. Да и толку не много. А что было после удара — и вовсе не помнит.
— Травма серьезная?
— Открытой раны нет, но последствия могут быть серьезные.
— Ну, ты известный пессимист. Слушай внимательно. Я в управлении появлюсь, может быть, только ближе к вечеру. Поэтому до моего приезда выясни, что нового у Куфлиева, и пора начинать оформление передачи материала по этому ограблению из райотдела к нам.
Коробова уже ждала, стоя вполоборота к дверям на залитой бетоном площадке у входа, как бы непроизвольно похлопывая себя по левому плечу средним и указательным пальцами правой руки. «Знакомо! — подумал майор. — Сигнал опасности». При появлении Корнеева она резко опустила ладонь на ремень покачивающейся у бедра черной лаковой сумочки, поправила выбившуюся прядь волос и вернула руку почти в прежнее положение, но уже со свободно разжатой кистью. Майор сделал вид, что не заметил ничего подозрительного, сбежал по ступенькам и галантно распахнул дверцу «Жигулей».
— Прошу, Светлана Николаевна.
Женщина опустилась на сидение. Перед тем как последовать ее примеру, майор тщательно протер и без того чистое боковое зеркало. Пока он этим занимался, ему удалось осмотреть пространство позади себя, но того, кто мог принимать сигналы Коробовой, обнаружить не удалось. Перед больницей было сравнительно безлюдно, так как в полдень передачи уже не принимались, а время выписки еще не наступило. Спешили одинокие прохожие, кое-где у тротуара стояли редкие машины. Среди пестрых частников виднелись «шашечки» салатной «Волги», понизу густо забрызганной грязью.
«После вчерашнего дождя мойку не прошел, — машинально отметил Корнеев. — Как только его из парка выпустили?» Впрочем, на капоте виднелась надпись: «Арендный подряд».
«А, новые экономические веяния… Та еще аренда. Внес план и твори, что угодно… Государству выгодно, и водитель, надо думать, не внакладе… Ишь, какая ряшка! Говорят, у таксистов это профессиональное — от сидячей работы… Одно странно, обычно на подряде они как угорелые мечутся по городу в поисках пассажиров, а этот отвалил голову на спинку и храпит… Замучался, бедолага… Впервые вижу, чтоб таксист спал на улице. Лица не вижу, только подбородок расплывшийся, а вот номер может пригодиться. Установить личность водителя, вздремнувшего в арендованном такси, не помешает, ибо остальные машины — пусты, прохожие тоже ведут себя спокойно…»
Краем глаза Корнеев уловил настороженный взгляд Коробовой и приказал себе расслабиться, затем, вновь пользуясь зеркалом, убедился в отсутствии сопровождения.
— Вы так уверенно ведете машину, словно вам уже случалось подвозить меня домой, — усмехнулась Коробова, успокаиваясь.
— Работа такая, — неопределенно ответил майор и остановился.
— Прибыли. У этой калитки я немало времени провел впустую, высматривая вас.
— А я тем временем от головной боли места себе не находила.
— Сочувствую. Ваше исчезновение очень встревожило меня.
— Приятно сознавать, что хоть кто-нибудь беспокоится о тебе, — сказала Коробова, открывая калитку. — Проходите, я сейчас собакой займусь. А машину можете так и оставить, ничего с ней не случится.
Собака с визгом бросилась навстречу хозяйке. Коробова ласково огладила ее со всех сторон и придержала за ошейник.
— Идите на крыльцо. Веранда не заперта.
Майор поднялся по деревянным ступенькам, снял крючок и отворил дверь в небольшую галерейку. Сзади послышался лай отпущенной собаки, и тотчас ее морда с разгону ткнулась в придерживаемую Корнеевым дверь, когти заскребли по дереву.