Александр обнял друга, громогласно объявил:
– Эта ночь принадлежит мне и вам, моим друзьям, собравшимся в этом шатре. Сегодня я не хочу ни о чем думать. Веселья, вина – вот чего жаждет моя душа.
В шатре легкий аромат, словно в храме Зевса. В бронзовую коринфскую курильницу были подсыпаны крупицы финикийского ладана.
Светильники освещали ровным желтоватым светом пиршественный стол.
Гефестион, тайный любитель яств, вина и азартных игр, закуску придумал отменную: мягкие сыры, маслины, копченая скумбрия, гусиный паштет. Ярко алели на столе фанаты. Но Гефестиону было мало и этого: жареные дрозды в окружении спелых слив привели в восторг македонских полуночников.
– Я лишаюсь дара речи! – воскликнул Неарх.
Птолемей трагическим голосом предупредил:
– Смертные не смеют прикасаться к пище богов!..
Александр же выразил пожелание поскорее испробовать еду, рекомендованную Гефестионом.
– Друзья мои, – сказал царь, – я не прочь поговорить об еде, но ведь еще лучше вкушать ее.
С этими словами он возлег на ложе и занял почетное место за столом. Раб-виночерпий принес чаши с вином.
– Воду – убрать, – приказал Гефестион. – Мы обойдемся сегодня чистым вином.
– Эвоэ! – хором воскликнули пирующие.
Попробовав паштет из гусиной печенки, царь закатил глаза и радостно завизжал. Это развлекло друзей, и они, сначала осушив кубки, набросились на еду.
Вскоре за столом стало весело, говорливо. Любвеобильный Птолемей вспомнил о женщинах, посетовал на их отсутствие. На что Гефестион заявил, что нынче пир мужской:
– Если на Лесбосе женщины предпочитали общество без мужчин, то почему бы и нам не остановить свой выбор на чисто мужской компании? Почему бы нам не предпочесть ее женской?
Птолемей не согласился:
– Женский смех облагораживает мужское собрание. А женские груди? Губы? Еще кое-что?..
– Есть нечто более прекрасное, – возразил Гефестион. – Разве красота мужчин не затмевает порою женскую красоту?
За столом поднялся шум. Одни кричали – да, другие – нет. Александр слушал и усмехался. Пил себе вино. Очень это интересно, к какому все-таки выводу придут спорщики.
Клит попросил Александра разрешить спор.
– Я не в состоянии, – резко бросил полководец. – И та и эта любовь имеют свои достоинства. За любовь! И пусть каждый придаст этому слову свое значение!..
Все подняли и осушили чаши с вином.
– Будет ли нынче музыка? – поинтересовался Птолемей.
– Всему свое время, – успокоил друга Гефестион. – До рассвета целая вечность.
Царь не спеша беседовал с Лисиппом. Речь шла о том, чтобы изваять бюст Александра. Это нужно во всех отношениях: для сегодняшнего дня и будущих времен. Скульптор приберег для этой работы уникальный кусок мрамора. Для Александра и только для Александра!..
Александр поблагодарил Лисиппа и поднял чашу:
– Я высоко ценю вашу любовь и дружбу и, в свою очередь, отплачу вам сторицей.
И выпил за друзей.
Вслед за царем полную чашу поднял Лисипп:
– О Александр! Нет в мире ничего выше великого сердца! Самое горячее мое желание, чтобы ты позировал мне!
– Да, конечно! Но лучше всего после похода!
– О, нет! – возразил Лисипп. – До! И только до!
– Я согласен, – дружески сказал Александр, пребывающий в благодушном настроении. – Но первое, что следует сделать на этом пути – выпить чашу.
Скульптор с величайшей готовностью исполнил просьбу царя.
– Ну, а теперь самые модные в Коринфе музыканты готовы усладить уши пирующих, – объявил Гефестион.
В шатер молча вошли музыканты в белоснежных хитонах, стали в отдалении от пирующих и поклонились. Один был с флейтой, второй держал лиру, а третий принес большой, тяжелый тригонон и поставил рядом с собой. Музыканты были красивы. Как на подбор.
По знаку Гефестиона они заиграли. Музыка отвлекала пирующих от яств. Мелодичные переборы тригонона сплетались с другими инструментами столь причудливо, что компания невольно заслушалась. Музыканты играли легко. Чувствовалась отличная сыгранность.
– Восток, – тихо заметил Лисипп.
– Да, – согласился чуткий Птолемей.
– Восток нас погубит, – неожиданно бросил Клит.
Александр удивленно поднял брови:
– Почему?
Клит не отвечал. Пил себе вино. Затем неохотно бросил:
– Я так думаю…
Музыка продолжала звучать вкрадчиво, дурманяще. Мелодия овладевала, захватывала в плен слушателей. Неожиданно Клита прорвало:
– Вначале мы ощущаем в этой музыке что-то глубоко чуждое нам. А спустя несколько минут, она покоряет, начинает нравиться.
– Очень нравиться, – согласился с Клитом Александр.