Царь дал знак страже, и та тут же подбежала к греку, заломила ему руки за спину и бросила на колени перед ступенями ведущими к трону.
– Запечатайте навечно эти презренные уста, изрыгающие хулу и ложь, – бесстрастным голосом молвил Дарий.
Стража потащила Хоридема из зала. Он, сопротивляясь, остановил движение волокущих его стражников и, повернувшись к царю вполоборота, гневно прокричал:
– В моих словах нет лжи. Твоя смерть, Дарий, на твоем пороге. Имя ей – Александр!
Стража уволокла Хоридема из тронного зала.
Все онемели.
Видя общее оцепенение и растерянность, Дарий принял решение:
– Говорит Дарий! Царь! Мы поступим так, как и пристало полководцам великой державы. Мы двинемся навстречу македонцам, дадим бой и сразу покончим с Александром!
Бог добра, света, жизни и правды Ахурамазда взирал с одной из стен зала на восседающего на троне царя царей Дария Третьего Кодомана.
V
Александр, царь Македонский, вел свои войска по равнине Адрастея. Они были в пути уже четыре дня, но не обнаружили даже следов врага.
Царь, скачущий на Букефале рядом с Птолемеем и Парменионом, решил поделиться с ними тревожащими его мыслями:
– Персы уклоняются от встречи с нами.
– Да, это и страшит. Они явно избрали стратегию изматывания врага и лишения его возможности пополнить запасы продовольствия, – озабоченно вторил царю опытный Парменион.
Александр резко вскинул голову, синие глаза его гневно блеснули:
– Они увлекают нас все дальше в глубь безлюдного пространства, чтобы потом отрезать путь к отступлению. Надо срочно вызвать их на сражение.
Парменион задумался. Любимый полководец царя Филиппа, он был уже не молод, седина тронула его виски. Слушая высказывания Александра, тревожащие и его, он все больше жмурился, и морщины все резче проступали между седыми бровями. Как опытному полководцу, выигравшему не одну битву, ему была чужда поспешность молодого царя, но его смелость и находчивость восхищали. Зная, как в таких трудных случаях необходимо слово одобрения, Парменион обратился к царю:
– Наша пехота, хоть и малочисленней, но гораздо сильнее персидской.
Дальновидный и осторожный Птолемей задумчиво произнес:
– Я думаю, план разбить нас без битвы, уморить голодом принадлежит родосцу Мемнону, подлому предателю и наемнику.
– Если это так, то он жестоко поплатится. Не за родную землю рискуют жизнью греческие наемники, а за жалкую плату, – с ненавистью бросил Александр.
Если бы Александр знал, как глубоко прав был проницательный Птолемей, часто умеющий все рассчитать наперед. Именно Мемнон, грек с Родоса, предложил простой и эффективный план уничтожения македонской армии. Но на военном совете план Мемнона подвергся всеобщему осуждению. Ведь та земля, которую предлагал сжечь ненавистный чужак, втершийся в доверие к Дарию, размышляли персидские сатрапы, была их землей, покрытой плодородными полями, цветущими садами, богатыми городами. Они, персы, одним ударом победят этого глупого самоуверенного выскочку Александра, не жертвуя ни своими богатствами, ни подданными.
Но ни Дарий, ни персидские военачальники не ведали, что богиня Тихе зорко оберегала своего избранника Александра.
На одной из стоянок самые близкие к царю военачальники собрались в походном шатре Александра. Среди приглашенных был и племянник Аристотеля философ Каллисфен, которому царь поручил описание похода.
Чтобы нечаянно не проронить слово, считающееся у персов дурным, а также избежать какого-либо предосудительного поступка или жеста, Каллисфен много читал и подробно расспрашивал знающих людей о верованиях варваров и о богах, которым они поклоняются. На стоянках он делился своими познаниями с Александром и его окружением, так как Александр с самого начала похода строго приказал уважать обычаи и верования тех стран и народов, которые он собирался покорить.
Подобно Каллисфену, историю похода Александра начал писать и Птолемей, который с жадностью ловил каждое слово племянника Аристотеля.
– «И в начале было два духа, которые подобны были близнецам, и каждый из них был тогда сам по себе. И когда оба духа встретились, тогда они создали прежде всего жизнь и смерть, чтобы, в конце концов, преисподняя служила для злых, а небо для праведных. Из этих духов неверный дух избрал себе злое дело, а святой дух выбрал для себя справедливость, и он избрал себе тех, которые чистыми поступками угождают Ахурамазде», – рассказывал Каллисфен.
– Значит, у персов Ахурамазда – мудрый дух, а Ариман – злой? – поинтересовался Гефестион.