Это была большая длинная комната, разделенная одним из книжных шкафов красного дерева, застекленных с обеих сторон. Часть ее, примыкающая к двери, была обставлена по принципу полного контраста. Здесь мебель была современной и дорогой. Длинная, низкая и широкая. Кресла и диван-кровать, обитые красной кожей. Лампы с цилиндрическими абажурами из плетеной травы, кофейный столик. «Достаточно длинный, — подумал он угрюмо, — чтобы установить на нем гроб».
Японский поднос с шотландским виски, вермутом «Лиллей» и бутылкой перье. На длинной стене висела написанная яркими красками картина. Похоже на Брейтнера, неужели это подлинник? Хотелось бы ему это знать. Бутылка шампанского лежала в ведерке для льда, два хрустальных бокала. Очень мало книг. Никаких признаков профессиональных занятий. Никаких признаков жены, — да и вообще женщины, если на то пошло.
На улице с шумом появились машины. Ворвался фотограф, будь он проклят!
— Хэлло! Что у нас тут? Любовное гнездышко?
— Возможно. Я еще не был наверху.
— Его застрелила женщина?
— Жду, что скажет доктор.
Вспышка за вспышкой этого жесткого, ужасающего света: почерневшие лампочки бесшумно упали на ковер.
«Интересно, может ли это быть подлинный Брейтнер?» — думал ван дер Вальк. Он бегло оглядел верхнюю часть дома, но больше трупов не обнаружил.
У доктора не было никаких ложных чувств и очень мало сожалений.
— Сделали свои снимки, вы, Картье-Брессон, известный французский фотограф-художник? Тогда помогите мне. Возьмитесь-ка за него и переворачивайте. Достаточно окостенел. Поставьте его, как шезлонг, вот так. Теперь давайте посмотрим, ух ты!
В груди мужчины, посланный вверх, между ребер, либо с ужасающим везением, либо с ужасающей умелостью, торчал карманный нож с пружинным лезвием. Заколоть человека ножом не так легко, как это может показаться на первый взгляд.
— Н-н-у-у, — разочарованно протянул фотограф, — никакого тебе любовного гнездышка. Это не женщина сделала.
Ван дер Вальк ничего не ответил.
— Сделайте мне один из этих снимков…
— Наверху ничего?
— Нет. Все чисто и прибрано. Как там дела у парней с пуховками?
— Много отпечатков. Женские — полагаю, что уборщицы: пальцы, которые чистят картошку. Мужские — вероятно, его. Никаких таинственных незнакомцев пока что… Можно его забрать, инспектор?
— Ловко, — сказал доктор с восхищением. — Немножко многовато крови, на наш деликатный вкус, но ловко! Может, просто очень удачный удар, но чертовски хорошо. В левый желудочек, снизу. С очень близкого расстояния, вот так. — Он с увлечением продемонстрировал на фотографе. У него были широкие, крепкие и поразительно чистые ногти; в его опытной руке даже пилочка для ногтей казалась грозной. — Умер от этого, вне всяких сомнений. Заключение завтра.
— Сложите в одно место все, что есть в его карманах, перед тем как заберете его.
Техническая бригада работала быстро. Они измеряли расстояния, высоту, углы; цифры записывались под монотонное бормотание. Им не за что зацепиться; все было слишком аккуратным, слишком прибранным, слишком новым. Никаких удобных пятен или мазков, ничего уроненного, сломанного, позабытого. Кто-то, может быть, мужчина, а может — могла это быть женщина? — посидел, выпил бокал шампанского на досуге, заколол ножом своего собеседника и спокойно ушел, не оставив следов. Если только не считать автомобиля, — был ли это умышленный след?
— Вы, — сказал он молодому Фогелю, который с таким же успехом мог заняться и чем-нибудь полезным, — распорядитесь насчет машины; они уже закончили с ней?
— Да, инспектор.
— Так пусть ее оттащат назад, чтобы завтра ребята из технической бригады занялись ею как следует. Ясно?
— Ясно, инспектор. Газетчики хотят вас видеть.
— Ладно, я займусь ими.
Он оглядел комнату. Они закончили, никто не побеспокоился прибрать. Перегоревшие лампочки все еще валялись на ковре, мебель перевернута; все покрыто вроде бы гипсовой пылью, обнаруживающей неожиданные следы и пятна. Комната выглядела так, будто ее бомбили; именно такими видел он комнаты, покинутые и печальные, припудренные пылью, тогда, когда уже замолкал вой сирен. Санитарная машина с трупом исчезла, врач давно ушел. Он поежился, было холодно.
Завидев его, репортеры воспрянули духом; они уже стали было терять терпение. Последовал взрыв вульгарных шуток и ребяческих реплик. Ван дер Валька знали, обычно с ним было занятно.
— Рассказывайте, инспектор, ну, будьте же славным парнем. Давайте нам всю грязь!