Выбрать главу

Работа на границе его не обременяла, она доставляла удовольствие. Вот то, что за ней следовало, он терпеть не мог: отвратительные торговые переговоры в Бельгии на следующей неделе, подделка документов, ощущение в руке грязных бумажных денег, подозрительные и алчные глаза. Если б только он мог от этого избавиться. Временами он думал, не привлечь ли к этому Соланж — восхитительное занятие для такой женщины, как она, — и она была бы довольна. Но это лишь дальше связывало бы его с ней и на самом деле не принесло бы освобождения. Как противна была ему Бельгия. Он хотел бы иметь возможность убить Жерара де Винтера.

Он должен был принять тщательные меры предосторожности, чтобы Люсьена ничего не узнала об этом джентльмене, которого он так стыдился. Какой бес толкнул его пригласить ее обедать в Брюссель, где каждый метрдотель прекрасно знал его имя, и многие знали, — чем он занимается? К счастью, они были осторожны. Но в коттедж он мог ее приглашать; не было причин, почему бы Мейнард Стам, отставной офицер, спортсмен и любитель природы, не мог заинтересоваться молодой женщиной. А если так, не было и причин, почему он не мог на ней жениться.

Для Люсьены приятные воспоминания оживляли повседневность. Она не боролась с ними, сохраняя их на вечер, как сокровище. На работе она была так занята, что для мечтаний не оставалось ни времени, ни желания. Но когда она готовила или ела, штопала свитер или натирала пол, просыпалась или засыпала, она восстанавливала в памяти запах, вкус; тепло солнечного света на деревянном столе; приятный холодок белого вина, вынутого из колодца; жемчужные росы на высоких стеблях травы; узор старого персидского ковра на каменных плитах.

Когда прошло две недели, а она так и не увидела черного «пежо», мужество покинуло ее; она потеряла надежду, что когда-нибудь повторится этот уик-энд, и больше не рассчитывала на приглашение в Венло. Она не леди; она служащая гаража, и черт с ними всеми. Слишком груба и глупа для такого мужчины. И лучше ей забыть эти претенциозные шутки, как например, еду в ресторанах — нелепо дорого, во всяком случае, когда обед обходится в дневной заработок.

И все-таки, это было занятно; она кое-чему научилась. Есть же, в конце концов, люди, которые думают так же, как она; она не одна в мире. Она только не знает, как заставить мужчину почувствовать себя с ней свободно: она, очевидно, слишком неуклюжа. И слишком груба; возможно, плохо держится за столом. Или употребляет слишком много жаргонных словечек; с ребятами в гараже просто забываешь, как правильно говорить по-французски. Когда однажды после обеда ее позвали к телефону, она была изумлена и счастлива.

— Это вы… Я думала, я вас совсем разочаровала… На этой неделе? Не вешайте трубку, я спрошу хозяина… Бернар, я могу быть свободна в субботу и воскресенье? Благодарю, вы очень милы. Не понедельник, а суббота, хорошо?

Голос Стама очень тихий и сдержанный, сказал мягко:

— Значит, в пятницу вечером. Но меня могут задержать дела. Вы не рассердитесь, если вам придется немного подождать на станции? Но я постараюсь, чтобы вам не пришлось ждать долго.

— Ничего страшного, я посижу в буфете. — Она выбежала, сияющая.

— У вас завелся возлюбленный, Люси? — ухмыляясь, спросил Бернар.

— Возможно, — ухмыляясь в ответ.

— Вы с ним спите?

— Мысленно. Что за вопрос, конечно, нет, но разве вас это касается?

— Нет.

— Вот и хорошо, держите свое любопытство дома.

— Черт, — сказал Бернар, — я просто счастлив видеть вас счастливой.

Она действительно была чрезвычайно счастлива. Как хорошо, что он все-таки не вычеркнул ее из памяти. Это обескураживало ее весь последний месяц. Как ни старалась она этого не допускать, но она была страшно разочарована, а разочарование, прочла она где-то, — горе молодости.

В Венло ее никто не ждал, но ведь она была предупреждена. Она прошла в буфет, заказала чашку кофе и, счастливая, зажгла сигарету. На улице шел дождь, но ей было все равно. Когда Стам остановился снаружи у окна узнать, здесь ли она, он задержался, чтобы посмотреть на нее и убедиться, что не ошибся в своей оценке. Если он сделал роковую ошибку, еще было время передумать и исчезнуть. Никто не мог бы поступить благоразумней.

Она сидела, облокотившись на стол, пристально глядя в стену и никого не замечая. Легкая улыбка на лице, как будто она про себя радовалась хорошей шутке, которую одна знала. Он постоял еще секунду, собираясь с духом, приготовился, как фехтовальщик перед началом новой схватки. И намеренно предался мысли, что любит ее. Безвозвратно, как «предается пучине наш усопший брат»: салют. Это было опасное решение, но ведь после того, как он это опасное решение принял, прошло некоторое время. Он распахнул дверь.