— Вижу, что произвела на вас впечатление очень холодной и расчетливой женщины, инспектор. Похоже, что я на многих произвожу такое впечатление; сама я этого не нахожу. Что особенно удивительного в здравомыслии и деловитости? Но с мужем у меня были добрые отношения, и мне жаль, по-настоящему жаль, что он умер. Я хочу узнать, как это случилось. Мне не все равно. Можете вы это понять, или вы тоже слишком предубеждены?
«Я тоже, — подумал он. — Вот женщина, у которой нет друзей, которой никто не доверяет, которую никто никогда не будет любить и которая поэтому чуточку трагична».
— На это я пока не могу ответить, мадам. Вам придется набраться немного терпения. Ваш муж умер при обстоятельствах, которые пока еще нам не ясны. Когда все прояснится, вы узнаете. Я обещаю вам. А пока я хотел бы просить вас — не думаю, что для вас это окажется слишком трудно, — продолжать жить и вести себя точно так, как при жизни вашего мужа. Просто — здравый смысл.
— Хорошо. — Она вынуждена была подчиниться. Разве не хвалилась она своим безразличием, своим самообладанием?
«Если возникнет необходимость, я смогу так нажать на нервы этой женщины, — думал ван дер Валк, — что она треснет, ка^с сухой прутик. А, эти женщины без эмоций — у них нет гибкости, присущей нормальным женщинам. У них нет запасов любви, тепла, храбрости. У них нет ничего, кроме их паршивой холодной крови. Для меня они — ноль. — Он не мог преодолеть своей антипатии к этой Женщине. — Но считать ее виновной в преступлении — это вопрос другой».
Он вышел из отеля равнодушно, словно теперь был полностью удовлетворен. « Очень даже возможно, что она — преступница, — думал он. — Эти хладнокровные; не часто ли случалось, что именно эти хладнокровные, эти xopoiiio организованные, обвившие свою жизнь вокруг себя и застегнувшие ее, как пояс на пряжку, эти, презирающие эмоции, в один прекрасный день обнаруживают, что жизнь разбилась, и эмоции набрасываются на них и рвут своими когтями?»
Он проехал немного, чтобы избежать любопытных глаз, которые к этому времени уже должен был нацелить на него Эренгейм, и остановился посмотреть на дорожную карту. Очень интересно — он следует по тому же пути, по которому ездил де Винтер, неделю за неделей, затем — месяц за месяцем. Какой же дорогой он ездил?
Иногда, он без сомнения, ехал на север, по направлению к границе, чтобы сделать свои маленькие приготовления. Какой же дорогой он ехал? Вдоль побережья? Вряд ли. Это была скучная дорога, и нужно было объезжать Вестер Шельдт, а затем ехать вдоль границы к северу от Антверпена. Сомнительно, чтобы де Винтер когда-нибудь ездил этим путем. Дороги хуже, и местность должна была казаться унылой человеку, который так любил леса и воды Лимбурга. Более вероятно, что он ехал прямо, тем путем, каким приехал сам ван дер Валк, по автомобильной трассе через Брюгге и Гент на Брюссель. А когда он ездил в Германию, он мог ехать по Льежской дороге, на Аахен и Кельн. Он подумал о черном «Пежо» и поехал по его следу, погруженной в раздумья.
Что же он нашел в Бельгии, кроме многообещающих подозрений? — придется ему подумать о вдове де Винтер. Он все еще не представлял себе, зачем было Мейнарду Стаму покупать белый «Мерседес» или дом в Амстердаме. Вдова полагала, что у него где-то была женщина, и ван дер Валк разделял это предположение. Потому что рассказ вдовы безусловно был правдой, до того пункта, до которого он длился. Мужчина, женившийся на ловкой, хорошенькой помощнице парикмахера из Остенде, очень скоро понял, что у нее много здравого смысла в делах, но мало душевной нежности. Сначала он надеялся на то, что, если она забеременеет, физические перемены и развитие смогут согреть и обогатить этот сухой характер. Когда этого не произошло, он бросил это невыгодное дело. Где же, по ходу истории, нашел он и надел на себя, как старое пальто, личность Мейнарда Стама? Как он вступил в еще более осторожную и замкнутую компанию контрабандистов маслом? В этом окружении он нашел ту личную жизнь — можно ли назвать ее эмоциональной жизнью? — которой ему недоставало. Было ли это достаточно для него? Удовлетворяло ли это романтический дух? Такой человек, как он, испытывающий необходимость в эмоциональной отдушине, мог, пожалуй, найти что-то, похожее на счастье, в лесах и полях. Но продолжало ли это удовлетворять его? Не начал ли он стремиться к тому, чтобы поделиться с кем-то, довериться, одарить? И не стала ли его жизнь тоже казаться ему бесплодной и бесцельной без женщины? Романтичность пуританского охотничьего домика легко могла превратиться в непрочное изделие из картона, — решил ван дер Валк.