Сидя на следующий день у себя на службе, за рапортом, он думал о том, как хорошо было бы найти какие-нибудь способы нажать на эту женщину. Но, увы, о том, чтобы привезти ее сюда и помучить, не могло быть и речи; за ней даже нельзя было установить слежку. Да и особого смысла в этом не было; для такого надзора, который был ему нужен, следовало, чтобы надзор был внутри ее головы. Ее можно арестовать даже в Бельгии, но санкционировать это может только Самсон. Как глава отдела он является чиновником, имеющим право подписывать ордера и мандаты, но ничего похожего старик не сделает, ван дер Валк это хорошо знал. И все-таки он не мог удержаться от благочестивого намека в своем рапорте. Минхер Самсон, конечно, отрицательно отнесся ко всей этой идее.
— Нет, нет, мой мальчик, арестовать ее невозможно. Вызовет скандал, придется запрашивать бельгийцев, без полной уверенности это немыслимо, а вам до этой уверенности далеко. Вероятно, вы правы, говоря, что она на все способна, но это абсолютно ничего не дает. Никакого вреда не будет, если оставить ее там, где она находится: не убежит. Она не знает, что нам известно, что мы предпринимаем, и пока она этого не знает, она будет ждать, чтобы понять, куда подует ветер. Беда в том, что у вас нет никаких доказательств, что она знала Стама. Я вам уже говорил, вы просто упрямитесь, малыш. Вас беспокоит де Винтер, а я бы предпочел, чтобы вы сосредоточились на Стаме. А это — не забывайте — совсем другой человек. Если хотите, так в этом вся трудность. Убили-то Стама. Не де Винтера.
— Но когда мы сможем доказать, что Стам был де Винтером…
— Не в этом дело. Раньше всего вам надо доказать, что она это знала.
— Можно прижать ее немножко, потому что меня не удивит, если окажется, что она это знала.
— Ни в коем случае. Найдите доказательства того, что она была связана со Стамом на голландской почве, и тогда сможете получить все мандаты, какие захотите. Однако дело начинает проясняться. Есть у вас кто-нибудь в Фаль-кенсваарде, кто занимается этим?
— Да. Всеми известными или подозреваемыми контрабандистами, которые могли быть связаны со Стамом.
— Вот тут мы и найдем ответ.
Он не был с этим согласен. Он считал это чертовски глупым. Чем располагали там? Никто никогда не видел Стама с фунтом масла в руках. Внутреннее убеждение в том, что Стам был контрабандистом, не поможет. А у него не было этого внутреннего — или какого-либо другого — убеждения в том, что Стам был убит после ссоры из-за добычи. Кто бы поехал — в машине Стама! — в Амстердам, зарезал его и ушел, оставив машину на середине дороги?
Никакие другие теории ему тоже не нравились. Он не мог представить себе Стама как шантажиста, — одна из ранних версий. Нет, все это называется выдавать желаемое за действительное. Просто потому, что властям эта идея по вкусу, и это угодит бельгийцам и сэкономит деньги.
Его собственная теория тоже не была совершенной. Он не верил всерьез, что вдова де Винтер убила своего мужа. Слишком неубедительно. Допустимо, но Самсон указал слабое место. Могла ли она последовать наперерез ему в Дюссельдорф, Венло и оттуда в Амстердам? Ничем не объяснялась белая машина, как ничем не объяснялся и дом на Аполлолаан.
К черту Стама. Достаточно долго бился головой об стену. Машина, сигареты, картина, шампанское, нож, лишняя кровать — если бы только он знал больше, хоть капельку больше о Жераре де Винтере. Что будет делать вдова теперь, зная, что они подозревают убийство? Она могла его убить. Она могла что угодно сделать. Могла оставить любые вещи, как ложные следы, указывающие на других лиц. Каких других лиц?
Этим утром он получил донесения об утомительных часах, проведенных в Фалькенсваарде, и, как он и ожидал, все это оказалось мусором. Томительные часы работы давали страницу за страницей чепухи. Взять, например, вот этого, торговца металлоломом, подозреваемого в контрабанде, мужчину, сфотографированного за выпивкой со Стамом в кафе «Маркзихт». Единственная имеющаяся у них сколько-нибудь надежная нить.