Он подумал — слишком поздно, — что так не разговаривают с дамами, но он был сбит с толку и чувствовал себя неловко.
— Я пришла не потому, что мне нравится здешний пейзаж. Я говорю серьезно.
— Серьезно… Тогда нам лучше перейти сюда. — Испытывая любопытство, он провел ее в контору. — Садитесь, мадмуазель.
— Я предпочитаю стоять.
— Как вам будет угодно, — сказал он растерянно. Он сёл за свой стол; это несколько восстановило его равновё-сие. — Как бы это сказать… На вид вы не особенно подходите…
— Думаю, нет. Но разве это не может послужить на пользу делу?
Он поразмыслил над этим.
— Да, может. Но работа довольно тяжелая. И к тому же грязная.
— Я не люблю канцелярской работы. Не переношу бумаг и улыбок из-за стола. Ненавижу лавки с их зловонием. Я сильная и здоровая, и я не глупа. И я не собираюсь отвлекать ребят от работы. Ни бедер, ни ресниц.
Это ему понравилось. Он чувствовал себя свободнее с девушкой, которая несмотря на изысканное парижское произношение разговаривала, как женщина из народа.
— Что ж, в этом есть резон. Знаете что-нибудь об автомобилях, мадмуазель?..
— Энглеберт.
— Про шины, например?
— Да, но называйте меня Люсьена. Я не слишком много знаю. Могу загнать машину на стоянку, не наскочив на соседнюю машину, и завести в гараж, не поцарапав. И могу водить, не ломая коробку передач.
— Это больше, чем могут усвоить многие мужчины. А как с обслуживанием?
— Могу заменить колесо или свечу, не больше. Но думаю, женщина не хуже мужчины может научиться обслуживать машину. А клиентам нравится видеть девушку у бензоколонки.
— Клиентам, возможно, и нравится; но сумеет ли она поладить с теми, кто работает с нею рядом?
— Не хотите ли попробовать и убедиться?
— Может быть, может быть. Хотя бы для того, чтобы посмотреть, как это у вас получится. Хорошо. Если хотите, приходите завтра утром.
На следующее утро Бернар был готов пожалеть о своем побуждении.
— Я не уверен, что из этого что-нибудь выйдет.
— Почему? — спросила она спокойно и вынула из дорожной сумки комбинезон. Новый, но выстиранный, чтоб не был таким жестким, и аккуратно выглаженный.
— Видите ли, — начал он нерешительно, — здесь переодеваются ребята. В конторе есть три девушки, но они никогда не переодеваются. Там есть женский туалет, но…
— Я понимаю. Но вы ведь не будете возражать, если я переоденусь здесь? Раз я с ними работаю, я могу делать все то, что и они.
— Я не возражаю, если вас это не смущает.
— Меня — нет.
Нет, так нет. Он стал в дверях и с любопытством наблюдал за ней. Был теплый весенний солнечный день. Все механики оставили свои свитеры и брюки брошенными как попало. Даже мельком не взглянув на него, Люсьена сняла свитер и юбку. Его постигло большое разочарование — на ней было шерстяное белье, поражающее не больше, чем спортивный купальный костюм. Она застегнула комбинезон, надела берет и холодно сказала:
— К сожалению, сексуального белья нет.
Он должен был посмеяться над собой, — ловко поймала.
— Вы подойдете, — сказал он одобрительно. — Старый Эрве покажет вам работу на первое время. Он тихий старикан.
Старому Эрве и всем механикам по очереди она по-мужски протянула руку:
— Здравствуйте. Люсьена.
Бернару было забавно следить за ней.
Весь первый месяц он продолжал наблюдать; и хотя это все еще смешило его, постепенно проникался чувством уважения. Ибо спектакль — если только это был спектакль, — разыгрывался последовательно и удачно. Никогда он не думал, что девушка может работать — и работать по-настоящему — в компании механиков. Женщины постарше, замужние, да, — их полно повсюду. Но хорошенькая девушка двадцати двух лет — это ведь дичь, на которую разрешено охотиться всем. Но она работала; и работала просто, без всяких фокусов. Она отделывалась от них спокойно, без кокетства и не устраивала неприятностей.
Сердцееду Роберту, когда тот поцеловал ей руку, она любезно сказала:
— Я бы попросила вас не прикасаться ко мне, будьте добры. Мне это особого удовольствия не доставляет, а вы попусту тратите свое обаяние.
Роберта никогда еще так не обрезали. Удовольствие и восхищение отразились на его лице, и с этого дня он был предан Люсьене.
К Марселю, кладовщику, она отнеслась более жестоко. Когда он рассеянно погладил ее по груди — он мнил себя выше механиков, этот франт с чистыми руками, — она схватила его замасленной рукой за приглаженные волосы и держала до тех пор, пока другой замасленной рукой не натерла всю его глупую физиономию.