Она сама не знала, почему она заговорила; возможно из любопытства, чтобы выяснить, узнал ли он ее.
— Машина хорошо ходит?
Он улыбнулся; значит, узнал.
— Конечно. Это славная рабочая машина, и разумеется, я забочусь, чтобы она была хорошо ухожена: кажется, она довольна своим хозяином… Книга не интересует вас или я мешаю вам сосредоточиться?
— Нет, никоим образом. Я лишь рада поводу отложить ее ненадолго.
— А что вы о ней думаете? Или еще рано об этом говорить?
— Я нахожу ее… немножко глупой, немножко противной… хотя она и получила приз.
Он ловко проглотил хлеб и устрицу.
— Я рад слышать это от вас. Я читал ее на прошлой неделе. Ею, видимо, должны восхищаться, но я думал то же самое, что и вы.
Налетел официант и забрал тарелку Люсьены.
— Немного сыра. И кофе экспрессо.
— По-моему, — продолжал он раздумчиво, в перерыве между устрицами, — героиню не так-то легко проглотить. Не в пример устрицам.
— Это интересно. Вы можете судить о ней лучше, чем я. Не думаю, чтобы я могла судить достаточно хорошо. о других женщинах. Совсем нет, по правде говоря, я ни одной не знаю.
— Вы можете знать себя. Но может быть, вы хотите сказать, что предпочитаете женщинам мужскую компанию?
— Это верно. Я убедилась в этом на работе.
— Думаю, что это совершенно нормально, — с сожалением доедая последнюю устрицу. — Должен признаться, что французские устрицы нравятся мне больше зеландских.
— Мне они все нравятся, — сказала Люсьена, немного удивляясь сама себе.
— Мне тоже, если быть честным, — усмехнулся он. — Это было неискреннее замечание; хотел, наверное, произвести на вас впечатление.
Она сразу же откликнулась на это проявление честности, такое незначительное и тем не менее такое редкое. Он не мог знать, что фривольным замечанием об устрицах уже завоевал ее доверие.
— Я не верю в женщин, подобных этой. И уж во всяком случае не люблю их.
— Но такие вещи все же случаются.
— Но не со мной.
— Вы субъективны.
Он ел свой антрекот; он был груб, слишком бесцеремонен. Ее кофе капал медленно; она, казалось, следила за тем, как наполняется чашка, сердясь на себя за глупое детское замечание. Ему хотелось… Что ему хотелось? Не извиниться, это бы только ухудшило положение, но как-то сломать тонкую корочку льда, заговорить с ней еще. Даст ли она ему теперь отпор?
— Стакан вина?
— Да, спасибо. — Она боялась, что оттолкнула его своей бестактностью; облегчение, которое она испытала, сделало ее ответ почти чересчур воодушевленным.
Он торжественно вытер стакан чистой салфеткой, отмахнувшись от какого-то назойливого официанта.
— Это действительно очень хорошее вино, и поэтому мне очень приятно предложить его вам: скажите, как оно вам нравится.
— Оно прекрасно; но я, боюсь, не знаток.
— Тогда вы можете испытать удовольствие познания. Почему бы и нет, в конце концов, ведь это важно — узнавать о вещах, доставляющих удовольствие. Хотя бы для того, чтобы научиться получать его больше.
— Да. Мне нравится еда и нравится пить. И мне хотелось бы научиться; я только начинаю выяснять, что есть хорошего в ресторанах.
Он улыбнулся ее словам.
— И почему в ресторанах — тоже важно. Боюсь, хорошего немного, как правило; в этом деле я кое-что знаю. Но этот — один из лучших в Брюсселе.
— Мой отец был настоящим экспертом по части вин. Но я была маленькой и глупой, когда он мне рассказывал об этом, как и о других вещах. Я не обращала внимания, полагая, что это неважно. С массой вещей так было; теперь я сожалею.
— Вы говорите так, будто он больше не продолжает своих уроков.
— Он не может; он умер. — Слово «умер» прозвучало тяжело и глухо.
— Несчастье. Оно лишило его, в частности, удовольствия обучать вас.
Люсьена нашла это замечание очень тактичным. Никаких глупых соболезнований. Она сожалела, что упомянула об отце не дольше того мгновения, которое потребовалось ему, чтобы откликнуться на ее внезапную откровенность.
— Вино мне очень нравится.
— Да, выпейте еще. Оксер прекрасен, там делают очень хорошее вино. Не так-то легко его достать; это одно из немногих мест в Бельгии, где его можно найти.
«Очень педантично, — подумал он. — Я должен научиться быть менее натянутым в обществе этой девушки».
— Не думаю, чтобы я когда-нибудь была в Оксере.
— Это личное замечание, и непростительное, но говорить по-французски вы научились не в Брюсселе.
— Нет. Вы совершенно правы. Я воспитывалась в Париже; позже мы переехали в Голландию. На самом деле я голландка.