— Очевидно, но я этого не знала, — ответила Лотта.
— Я спустился вниз за книгой и нечаянно задремал на диване, — ответил Петер.
— Здесь на диване ты не лежал, — возразила Лотта.
— А кто говорит, что это было здесь? Я лежал на диване в библиотеке, если хочешь знать.
Мгновение было совершенно тихо. Мучительное молчание прервала Ютта.
— Нет, вы посмотрите, бедный Енс совсем спит, а я еще спускалась на кухню, чтобы покормить его бутербродами, — сказала она с улыбкой. — Боже мой, как я испугалась, услышав крик Лотты, но раз выяснилось, что ничего не произошло, давайте поднимемся наверх и хорошенько выспимся.
Когда Лотта проснулась, часы на ночном столике показывали десять. Впервые за эти нескончаемые, ужасные дни она почувствовала себя в некоторой безопасности. Теперь она знала твердо, что не Георг навлек несчастья на ее дом. Он не мог быть преступником, и при первом удобном случае, когда они останутся одни, она ему доверится. Если Фрэнсис убили, именно он сможет это расследовать. И вдруг Лотта поверила, что скоро удастся разрешить все проблемы. Бели бы только погода позволила ей сегодня добраться до ближайшего полицейского участка, а ее друзьям отправиться к себе домой. Тогда бы она осталась наедине с Георгом!
Лотта вскочила с постели и подбежала к окну. Казалось, счастье всей ее жизни зависело в это утро от погоды, однако погода была не на ее стороне. Она отодвинула портьеру, в комнате забрезжило серое зимнее утро. Вторые сутки земля сливалась с небом. От холода и расстройства Лотту начала бить дрожь. Мысль провести еще один день в обществе друзей, из которых один — убийца, показалась ей невыносимой. А тут еще эта ужасная погода. Лотте захотелось на весь день запереться в своей комнате. Она нехотя пошла в ванную. Радость и спокойствие исчезли, на душе заскребли кошки. Лотта знала, что следует торопиться, что и этот, второй день следует зорко следить за друзьями и попытаться разгадать убийцу; однако она бессознательно тянула время.
Медленно и тщательно Лотта закончила свой утренний туалет. Хорошо бы поговорить с Георгом без свидетелей. Давным-давно нужно было рассказать обо всем Георгу, и он бы сделал все, чтобы помочь ей. Лотта отправилась вниз; Ролло следовал за ней по пятам. Проходя мимо комнаты Фрэнсис, Лотта невольно отвернулась, но легче от этого ей не стало. Лотта тяжело вздохнула. Судя по звукам, все уже на кухне, и, хотя убийца там, разумнее всего присоединиться к обществу. Изобразив подобие улыбки, она заглянула в дверь кухни и при виде друзей почувствовала некоторое облегчение. Трудно представить, что один из этих милых, озабоченных людей, хлопотавших вокруг стола, — убийца. На секунду Лотта забыла все заботы. Об убийцах думаешь наедине со своими мыслями, но когда ты не один, мрачные подозрения отходят на задний план.
Сердечно поздоровавшись с друзьями и слегка улыбнувшись Георгу, Лотта заняла свое место за столом и налила себе большую чашку душистого чая. Георг вынул из холодильника кувшин с апельсиновым соком, а Ютта гордо поставила на стол свежеиспеченные булочки. Бент, привыкший к более солидной пище, положил себе большую порцию овсяной каши, и Лотта, принимаясь за домашнюю булочку, с восхищением созерцала его волчий аппетит.
Разумеется, все разговоры вертелись вокруг погоды. О Фрэнсис не упоминали совершенно, но Лотта все же почувствовала, что все потрясены этой ужасной смертью. В непринужденную домашнюю беседу вплеталась едва уловимая напряженная нота; ее звучание все усиливалось; казалось, все были внутренне насторожены. Лотта поняла, что на самом деле все подозревали друг друга, и вежливость, всегда отличавшая ее друзей, была просто щитом, за который они прятались теперь, когда нервы были готовы им отказать.
Например, не было ничего странного в том, что Бент попросил у Георга нож, так как его оказался тупым. Ничего не было странного и в том, что Георг попросил вернуть нож, когда он не будет нужен Бенту, но все это происходило совершенно неподобающим образом. Странными были и короткие паузы, во время которых Георг, слегка приподняв брови, передавал нож Бенту, и вопросительное, насмешливое выражение на лице Бента, когда он протягивал нож обратно. Лотта понимала, что следит за странствием ножа с волнением, совершенно не соответствующим мирному завтраку. Не было ничего необычного в том, что кто-то задел чашку Ютты, и она пролила кофе на чистую рубашку Петера. Это была случайность, но преувеличенная вежливость, которую проявили при этом инциденте обе стороны, внушила Лотте зловещее предчувствие какого-то зла, которое она не могла предотвратить. Сам эпизод прошел довольно тихо. Лотта смотрела в другую сторону, когда Ютта воскликнула:
— Ты что толкаешься?
— Я? У меня и в мыслях не было, это, наверное, Бент, или ты сама неудачно повернулась, — ответил Петер и раздраженно схватил платок, чтобы вытереть пятно.
— Извини, Петер, я днем выстираю твою рубашку, если Лотта позволит воспользоваться ее стиральной машиной, — нашлась Ютта. — Могу постирать и другим.
Пребывание здесь, по-видимому, затягивалось, поэтому все захотели, чтобы им выстирали рубашки. Лотта услышала свой голос:
— Я постираю сама. Вы ведь знаете, что я не разрешаю другим трогать новую машину.
Ютта кинула на нее благодарный взгляд, и Петер необычайно тихо исчез из кухни, чтобы переодеться.
Собственно, все это было ерундой, и все же напряжение не оставляло присутствующих. Лотта пыталась убедить себя, что виной всему были ее собственные нервы. Она поднялась.
— Я хочу здесь убрать, — сказала она, надеясь остаться наедине с Георгом; однако Енс и Бент в один голос заявили, что раз они увильнули от работы вечером, теперь их черед работать.
Убрав кухню, Лотта отправилась вместе с Юттой и Георгом в гостиную. Через несколько минут к ним присоединился Петер, и скоро они принялись разжигать камин и наводить порядок. Георг и Лотта все время пытались держаться поближе друг к другу, но настоящего разговора не могло получиться, пока в комнате были другие, и вся ситуация с внезапной смертью в доме запрещала им проявлять недавно открытую любовь. Они могли лишь слегка пожать друг другу руку или обменяться беглой улыбкой. И едва Георг нашел предлог уйти из комнаты, Ютта предложила играть в бридж; стол она поставила у окна, чтобы было видно, что творится на улице.
Лотта не выносила бридж, но Георг и Ютта были хорошими игроками, а Петер тоже был явно не прочь убить время, и она села с ними за карточный стол. Вскоре пришли Енс и Бент и принялись за шахматы. Медленно потянулись утренние часы: все делали вид, что их мало интересовало то, чем они занимались.
У каждого дома есть свое уязвимое место, и образцовое жилище Лотты не было исключением из этого правила. Ее подвал, и она первое признавала это, был ниже всякой критики, но поскольку она использовала его только в качестве чулана и прачечной, ей не хотелось приводить его в порядок. Собственно, настоящий подвал был только под ее мастерской. Под остальной частью дома было просто оставлено полуметровое полое пространство. Стоило спуститься вниз по крутой лестнице и глазам представал обширный захламленный подвал. В длинном помещении кучами громоздились старые картонные коробки, газеты, книги и журналы. Из этого помещения вели две двери — в прачечную и сушилку.
Прачечная, где стояла гордость Лотты, суперавтоматическая стиральная машина, представляла собой неказистую, темную комнатушку без окон, но если держать дверь открытой в сушилку и чулан, света было вполне достаточно. Однако сегодня окна были почти занесены снегом. Лотта включила освещение, зажгла газовый водогрей и быстро положила белье в машину.
Пока машина работала, Лотта пошла в сушилку и вытерла пластиковые шнуры, чтобы они не запачкали белье, когда она его повесит. Лотта всегда радовалась, что сам процесс стирки продолжался только полчаса, но сегодня ей казалось, что время тянется невыносимо медленно. Она поймала себя на том, что прислушивается к подозрительным звукам, но из-за шума машины она, конечно, ничего не могла услышать. Странное предчувствие беды вновь овладело ею. Больше всего сейчас ей хотелось закрыться на ключ в собственной комнате. Подвал, который никогда не был уютным, теперь внушал ей страх. Хотя стирка еще далеко не была закончена, Лотта выключила на несколько минут машину и быстро вынула белье, чтобы сразу же повесить его сушить. Наступившая тишина показалась ей более страшной и зловещей нежели шум от машины. Лотта с лихорадочной поспешностью развешивала белье. Она напряженно вслушивалась в эту зловещую тишину и вдруг резко остановилась. Она услышала тихий звенящий звук, доносящийся из прачечной.