— Гости у него бывали? Друзья? Деловые посетители? Заходил кто-нибудь выпить?
— Души живой не видела за все время, что там работала.
— Никогда никакой женщины? Никого, кто бы остался на ночь?
— Никогда ничего такого не замечала, я, правда, не стану совать нос не в свои дела, но он не был похож на такого…
—Даже и выпить никто не заходил? Подумайте хорошенько.
— Ну, я не скажу, что никто не мог зайти, ведь я же не каждый день приходила, но им бы пришлось самим за собой убирать, а чтобы я не заметила, так им бы пришлось очень уж постараться, не говоря уж о том, что я бы приметила, если б кто-нибудь трогал мои пыльные тряпки и прочее, но я никого не видела, и это истинная правда…
— Хорошо, мефроу, можете идти, спасибо вам большое.
— А что я должна делать? Мне пойти и убрать там, как обычно?
— Вам бы лучше подыскать себе другое место, милая. Мы не можем выплачивать вам вашу зарплату. Эта работа для вас кончилась.
Это как-то не приходило ей в голову, и она ушла, несколько обескураженная.
«Н-да, — подумал ван дер Валк, — почему же двуспальную кровать держали застеленной? Но она бы знала, будьте уверены, — эти острые глаза не пропустили бы смененную простыню. В таких вопросах на женщину ее типа можно положиться. Если бы кто-нибудь спал в этой постели, она бы это знала. Н-да, теория любовного гнездышка выглядела бледновато. Но если он приезжал туда только раз или два в неделю и никогда не привозил никого с собой, зачем ему вообще нужен был этот дом? Решительно все в этом человеке было эксцентричным».
Затрещал телефон. Рустенбург. Его спокойный голос звучал виновато:
— Все достаточно просто, инспектор, но не очень обнадеживающе. Дом принадлежит какому-то старому барону, примерно с тремя именами; они у меня все записаны. Ему за семьдесят; жил он в этом доме до прошлого года, когда переехал во Францию из-за плохого здоровья; что-то с бронхами. Он в Ментоне и решил там остаться. Я узнал это от нотариуса, который приглядывает за имением, платит налоги и всякое такое. Дом пустовал; месяца четыре назад появился этот тип с личным письмом от барона и изъявил желание снять дом. Нотариус составил простое ежегодное соглашение. Ничего об этом человеке не знает. Зовут его Мейнард Стам. Никогда не поднимал шума, вел себя как джентльмен, оплатил все за год вперед. Нотариус видел его только один раз.
— Откуда же он явился, хотя бы? Разве нотариус не спросил у него никаких рекомендаций?
— Приехал из-за границы; встретился с бароном в Ментоне. Явился с личным письмом от него, так что нотариус не счел нужным требовать еще каких-нибудь рекомендаций. Есть счет в банке. Я был и там. Директор тоже ничего не знает. Заявился месяца три назад, открыл большой счет. Никаких капиталовложений или акций. Наличные; целые кучи. Потом выписал несколько чеков в уплату лавкам, а после этого регулярные взносы, всегда наличными. Как конский барышник, — сказали в банке. Они там считали, что он занимается скаковыми лошадьми; кажется у тех есть какая-то традиция всегда платить наличными. Никогда не обращался к ним за ссудой или с чем-нибудь в этом роде. Все просто, все регулярно, банк никогда не делал о нем запросов; да и зачем бы им при таком положении вещей?
— Сколько сейчас на его текущем счету?
— Около трехсот тысяч.
Неплохо бы столько!
— Попробуем в Ментоне, — без особой уверенности. — А вы с таким же успехом можете возвращаться сюда.
Кто-нибудь где-нибудь его узнает. Надо будет дать объявление, но не через прессу. У ван дер Валка не было никакого желания триста раз на день биться над ложными следами.
Теперь у него есть фотоснимки. В фас, в пол-оборота и в профиль. Хорошо сделано. Лицо ни о чем не говорило. Мужчина лет, примерно, сорока пяти, не худой и не толстый. Крепкий, здоровый. Спокойное, невыразительное лицо, научившееся хранить секреты. Интеллигентное, да и решительное. Выглядит славным парнем. Примечательно непримечательное лицо, ничего характерного.
Вопреки самому себе, он получал какое-то удовольствие от этого. Ему нравился этот человек. Мейнард Стам: бледное, бесцветное имя. В безжизненных глазах с ловко наведенным искусственным блеском, казалось, таилась усмешка.
И все-таки, этот осмотрительный, респектабельный человек был зарезан. Убит. Ван дер Валк обратился к последней странице медицинского заключения: «Дальнейший осмотр и анализы показали, что покойный был вполне здоровым человеком. Руки несколько загрубели; это, а также степень загара указывают на то, что большую часть времени он проводил на открытом воздухе. Характер раны делает самоубийство очень сомнительным. Я бы его исключил». Роос был очень осторожным врачом, с двадцатилетним опытом работы в полиции. Он мог позволить себе категорический тон, ибо говорил только то, в чем был совершенно уверен.
Какую жизнь на открытом воздухе ведет богатый человек? Яхтсмен, может быть. Надо будет поместить это фото и объявление о том, что нужны сведения, во всех бюллетенях голландских отделений полиции.
«Так, а что же насчет этой машины? Пойдем-ка, проведаем Брокке».
Начальник технического отдела был худым маленьким человеком, который еле дотягивался до роста, требующегося полицейскому. К тому же он еще и лысел. Но он был не дурак. Уроженец Лимбурга. Он нравился ван дер Валку. Люди оттуда, «с низовьев рек» были подвижнее, с большей долей воображения и импульсивности, чем голландцы из Голландии. И Брокке был прекрасным их образцом.
— Донесение для вас, по существу, уже готово; мой парень как раз сейчас его перепечатывает. Ничего особенного. Машина почти новая; почти никаких следов или пыли. (Все, что принадлежало минхеру Стаму, выглядит почти новым. При всем этом у него еще было триста тысяч нетронутыми в банке; откуда же взялись все эти деньги?) Отпечатки вашего покойника и несколько старых, маслянистых, — видимо, какой-то служащий гаража. По документам машина куплена в Венло; большое агентство по продаже «Мерседесов». Это агентство я хорошо знаю; они смогут дать вам сведения об убитом. Шины побывали где-то там, на неасфальтированных дорогах; мы нашли следы почвы, очень характерные. Ошибиться я не мог, — с детства по ней топал. Да, один вопрос: ваш покойник курил сигареты?
— Обнаружены только сигары.
— Мы нашли два окурка «голуаз» в пепельнице шофера.
Это уже маленькая победа. Объявление отослали; он отдал распоряжение телеграммой обратить внимание на весь район Венло и запросить гараж. Сигареты не очень-то помогут. Он сам курит такие. Немногие голландцы курят французский табак, но, пожалуй, там в Лимбурге, между немецкой и бельгийской границами, побольше.
«Венло, вероятно, — еще один тупик», — сказал он себе. Он обнаружит, что этот человек просто вошел в гараж, купил машину, уплатил наличными — похоже, что это было его специальностью, — и уехал. Ясно, что раньше они его никогда не видели. А теперь и не увидят больше.
Смешно, но он оказался прав по всем пунктам. В гараже прекрасно все помнили. Это ведь было каких-нибудь две недели назад. Белое купе пришлось специально заказать в Штутгарте. И этот забавник, мистер Стам, тут же расплатился, не отходя от кассы, нидерландскими банкнотами.
Он не смог получить никаких сведений в Амстердаме, хотя пробегал весь день. Все, кто был под рукой, были разосланы беседовать с буфетчиками, лавочниками, проститутками, гангстерами. Откуда он брал эти крупные суммы наличными? Что-то здесь не так. Ван дер Валк разговаривал со всеми своими коллегами: с экспертами по подделкам, незаконной продаже спиртных напитков и контрабанде. По наитию он пробовал обратиться к продавцам алмазов и торговцам картинами. Полная неудача. Он сидел мрачный, окутанный дымом и размышлениями, и предавался упражнениям йогов в надежде, что его внезапно осенит вдохновение. Он был так убежден, что Лимбург окажется еще одним пустым местом, что приятно изумился, когда позднее, днем, получил оттуда сигнал. Двенадцать коротких слов по телетайпу: ОТДЕЛЕНИЕ ВЕНЛО СООБЩАЕТ: ПОКОЙНЫЙ СТАМ ИЗВЕСТЕН, НЕДАВНО ВИДЕЛИ В ТИЕНРЭЙ. ЗАНИМАЕМСЯ ВЫЯСНЕНИЕМ.
— Дайте мне отделение государственной полиции в Венло… Алло… С ван дер Валком из Центрального уголовного розыска в Амстердаме… Да, это действительно мой человек… А где находится этот чертов Тиенрэй?.. Жил?.. Коттедж?.. Они уверены?.. Он абсолютно убежден, да?.. Прекрасно, я приеду… Да, сегодня ночью, а когда вы думали, через неделю?