– О, какая похвала русскому языку! – удивилась миссис Хайден. – Этот господин Ломоносов был русский?
– Да, он был русским ученым. Но в его словах много истины.
– Значит, вы разделяете его убеждение и предлагаете мне говорить на русском, поскольку до сих пор еще не определились в том, кто я вам – друг, враг или возлюбленная?
Этот вопрос совсем обескуражил Виктора, и он уже стал опасаться, что ему так и не удастся направить сегодня беседу в нужном ему направлении. «Однако эта миссис Хайден, или кто там она на самом деле, отнюдь не такая простая и несчастная», – подумал он, и в нем снова стали возрождаться сомнения, а не водит ли она за нос их всех.
– Вы сегодня настроены крайне критически, – осторожно ответил он, глядя вперед – в никуда.
Оба они медленно шли по аллее, он – держа руки за спиной, она – привычно теребя пальцами сорванный по пути очередной неизвестный цветок.
– Ну вот, кажется, я вас расстроила, – печально сказала после недолгого молчания миссис Хайден, склонив зарумянившееся лицо и разглядывая общипанный стебелек в руках. – Я ведь задаю вопросы лишь для того, чтобы что-то понять, докопаться до чего-то определенного, а вовсе не затем, чтобы кого-то обидеть или уколоть, – продолжала она извиняющимся тоном.
– Да, дорогая Кинни, я верю вам. Я знаю, что вы чисты в ваших намерениях… – начал было Виктор.
– Но о чем же хотели вы сегодня поговорить со мной? – тут же прервала его миссис Хайден, решив, по-видимому, не углубляться в разговор о чистоте или нечистоте своих намерений.
– Да в общем-то так, ни о чем особенном, – уже без особого энтузиазма откликнулся со вздохом Виктор и, заметив, что миссис Хайден продолжает сосредоточенно молчать, решительно закончил. – Я хотел поговорить с вами о русской поэзии.
– Ах, о стихах, – откликнулась миссис Хайден. – А что, русская поэзия и в самом деле интересна?
– Да, – начал оживляться Виктор. – Пушкин даже как-то заметил, что у французов из-за их излишней болтливости настоящая поэзия просто невозможна, даже несмотря на то что там встречаются отдельные образцы.
– А в русской поэзии есть много хороших образцов… стихотворений?
– Да! – твердо сказал Виктор. – Я даже скажу вам больше, русская поэзия – это особенное, уникальное явление. Она сродни настоящему вероисповеданию. В России поэт – это даже не столько литературное творчество, сколько образ жизни. Русский поэт буквально сжигает себя, переливая божественный огонь своей души в строки.
– Да? – как-то несколько рассеянно задумчиво переспросила миссис Хайден. – А что это значит – сжигать себя?
– Как сказал один из таких русских творцов: «Кто кончил жизнь трагически, тот истинный поэт». В этом и заключается их кредо.
– Как странно. И что, все они погибали молодыми?
– Обычно не преодолевали рубежа в тридцать семь лет. Правда, некоторые дотягивали до сорока с небольшим. А Лермонтов – тот и вообще погиб в двадцать шесть.
– В двадцать шесть лет?! Лермонтов?..
– Был убит на дуэли, – подхватил Виктор и испытующе посмотрел на спутницу.
Однако в глазах миссис Хайден была видна лишь смутная, ничего не выражающая темнота.
– А помните, – решил далее не затягивать постоянно соскальзывающий с нужного ему русла разговор Виктор и прямо начал цитировать:
Тут Виктор намеренно остановился и с видом заговорщика посмотрел на миссис Хайден.
Однако вместо, казалось бы, совершенно неизбежного «Он уважать себя заставил…» Виктор услышал милое, ни к чему не обязывающее:
– Это шутка, только шутка Набокова, – поспешил оборвать он и, дабы не дать ей опомниться, сразу же продолжил: – А помните, когда Онегин с приятелем приехал в гости к соседям – к Лариным? – нарочно сделал он ударение на последней фамилии. И далее стал выговаривать каждое слово еще более отчетливо: – У них было две дочери, одна – веселая и легкомысленная, а другая – задумчивая… ну прямо, как вы. – И вновь процитировал: