– Но ведь они страдают, – напомнила миссис Хайден, думая о себе.
– А вы уверены в этом? Я понимаю, вы говорите это на основании своего личного опыта. Но, Кинни, милая, попробуйте хотя бы ненадолго встать на совсем иную точку зрения и даже ваше младенческое неведение представить себе как божественную чистоту, табулу раса, возможность начать новую жизнь, начать с нуля, с безгрешности, которой вам уже никогда было бы иначе не добиться в вашем возрасте.
– Что же, вы считаете, что я была какой-то ужасной грешницей? – удивилась миссис Хайден.
– С такими глазами и кудрями?! Несомненно! Я уверен – за вами тянется целый шлейф погубленных мужских душ.
Миссис Хайден поднесла к глазам руку и посмотрела на нее такими глазами, будто по пальцам струилась несмываемая макбетовская кровь.
– Не может быть… – прошептала она.
– Полноте, Кинни, я же пошутил. Пойдемте лучше на третью террасу, там, говорят, расцвело земляничное дерево.
Они шли, касаясь друг друга локтями и плечами, и миссис Хайден еще раз порадовалась, что надела сегодня тонкое, вязанное из белой шелковой нити платье. Оно так ласково скользило по телу и еще нежнее касалось Виктора.
Вообще сначала у себя в «Биргу» она обнаружила весьма стандартный набор одежды. И только спустя недели две горничная принесла объемистый пакет со множеством изысканных вещей, которые теперь так ей пригодились.
Сосны и дубы первой террасы сменялись платанами и кипарисами второй, и над ними уже залепетали причудливые растения третьей.
– А вы заметили, Виктор, что все наши сотоварищи почему-то предпочитают гулять по одним и тем же местам? Господин Балашов, например, никогда не поднимается выше первой террасы, а кто-то предпочитает не спускаться ниже второй. Только Кадош господина Морена заставляет его носиться по всем трем.
Виктор сузил глаза до синих щелок.
– А вы сами, Кинни? Какую из них предпочитаете вы?
– Я? Я… Мне нравится везде, но…
– Хотите, угадаю?
– Конечно.
– Наверху – причудливость и пышность рай-ских садов, она влечет, но она чужда. Посередине – стабильность и внутренняя сила умеренности, там хорошо, но чего-то недостает. А внизу, в сумраке и мхах, присутствует некая кровная сила. Нечто, напитанное веками, скрепленное тайной… Я правильно говорю?
– О да! – с жаром согласилась миссис Хайден. – И это говорит… это говорит о…
– Увы, лишь о темпераменте, Кинни. Лишь о внутренних склонностях человека.
– Что ж, я рада, этот русский мне чем-то ужасно симпатичен. Доктор Робертс даже предлагал мне попробовать поближе познакомиться с ним. Но это невозможно, я вижу. Даже пытаться не стоит.
– Отчего же? Надо пробовать свои силы. И чтобы вам было интересней, давайте-ка сделаем вот что. Как вы знаете, малышка Волендор тоже особа весьма замкнутая, а посему я предлагаю вам некое соревнование… – Миссис Хайден вспыхнула, и золотые глаза ее на мгновение потемнели. Но Виктор сделал вид, что ничего не заметил. – Конечно, мы с вами не персонажи известного романа, но и задача у нас посерьезней. К тому же ее решение, как я понимаю из слов нашего великого инсталлятора, принесет пользу всем четверым. Согласны?
– Игра не на равных, – улыбнулась миссис Хайден. – Мы с господином дипломатом беспомощные младенцы, так сказать, слепой и глухой. А вы… кстати, каков ее диагноз?
– Точно не знаю. Может быть, просто сильное душевное потрясение.
– Вот видите. Это много легче. Да и вы с вашей дисграфией…
– Дать вам фору?
Миссис Хайден задорно тряхнула огненными кудрями, отчего по белому шелку пробежали жаркие отсветы.
– Ну уж нет! – Щеки ее разрумянились, и в этом нежном румянце Виктор без труда прочитал отсветы другой жизни.
Они подошли к краю аллеи.
Земляничное дерево стояло в самой нежной, самой прекрасной поре своего цветения. Бледно-розовые, почти прозрачные крошечные лепестки шевелились от малейшего движения воздуха, создавая впечатление, что дерево дышит. Но, бурно дыша, оно в то же время стояло, словно зачарованная принцесса во сне, и не издавало никаких запахов. Непонятная обида вдруг захлестнула миссис Хайден, и она потянулась к цветку всем лицом, не заметив встречного движения Виктора. Виски их соприкоснулись, кожа ее мгновенно покрылась испариной, и в ту же секунду откуда-то из глубины бледно-розового цветка вырвался пронзительный, ни на что здесь не похожий аромат. Голова ее закружилась, перед глазами в рваной черной тьме промелькнули поляна с темными, почерневшими от солнца зубчатыми листьями, алые капли ягод, темные точки муравьев, луг, река, лес…