При виде могущественного сеньора встали три рыцаря и опустили очи долу три дамы, и показалось всем на мгновение, что померк свет ясеневой залы и закатилось за стрельчатыми окнами Божье светило.
– Призовите на помощь все свое мужество, доблестные рыцари, и обратите к Богу свои моленья, прекрасные дамы! – громом пронесся по ясеневой зале голос герцога Эудо. – Мы терпим великую кару – непобедимая болезнь, уничтожившая уже три четверти наших подданных, осадила несчастный Массенгаузен подобно полчищу сарацин и лижет его стены подобно адскому пламени. И никто отныне не сможет ни вкусить дичи из наших лесов, ни покинуть колыбели моих предков.
В ответ на его речь гордо поднял голову Барюэль, прикрыл фиалковые глаза Монсорд, опустила на лицо витую черную прядь Метхильда, уронила две слезы Блумардина, а Танхельм и Хадевийк осенили себя крестным знамением.
– Но всемогуща власть Спасителя нашего! – снова пророкотал голос герцога Эудо. – И я клянусь своею честью, что с голов ваших не упадет ни волоса, если хотя бы один из вас разгадает загадку, предложенную мне в святой Палестине патриархом священных ведант[17].
И в ясеневой зале стало тихо, как в склепе.
– Вы ни в чем не будете знать нужды. Мои повара и поварята, подвалы с провизией и винные погреба, певцы и музыканты, пажи и слуги будут в вашем распоряжении. Время дьявольской болезни определено в четыре десятка дней. Вас здесь шестеро, и потому каждую неделю я буду приходить в эту залу, где смотрят на меня доспехи моих предков, и выслушивать ответ от каждого по очереди. А когда иссякнет сила заразы и кончится отведенное вам время, я скажу вам, был ли прав хотя бы один, и если да, вы покинете замок Массенгаузен с дорогими дарами, рыцари на лучших дестриерах, а дамы – на белоногих арабских кобылах, чья родина полуденные страны. Но если никто из вас так и не даст мне правильного ответа, горе вам, о цвет рыцарства Фрайзинга и прекраснейшие из мирских женщин!
Багряный свет разлился при этих словах за спиной герцога Эудо, и сам он в сверкающих доспехах стал походить на молнию, изрыгаемую грозовой тучей.
И тогда преклонили колено рыцари, верные клятве во всем покоряться сюзерену, и склонились в низком поклоне дамы, мешая русые, черные и рыжие кудри.
Герцог Эудо милостиво разрешил им подняться и велел позвать в ясеневую залу замкового глашатая, дабы огласил он загадку великого патриарха священных ведант. Пропела тугая валторна, наступила тишина на многие лиги от Массенгаузена, и звонкий голос юного Марджиотта прочел:
«Что есть любовь? Отчего происходит она? И чего в ней больше – яда или нектара, смерти или жизни? И что важнее в ней – взгляд, слово, прикосновение? И отчего умирает она – от усталости, ревности, легкомыслия? Что есть любовь?»
– А теперь веселитесь, доблестные рыцари и прекрасные дамы! Живите в полную силу в сей страшный час, когда каждый шаг, каждое дыхание за этими могучими стенами может стать последним, – и самой жизнью своею разгадывайте эту загадку жизни.
И с этими словами удалился герцог Эудо, а на смену ему на галереях ясеневого зала расселись музыканты, грянувшие бравурную музыку, и вокруг широкого стола забегали слуги с драгоценными кувшинами и серебряными подносами. И до утра веселились три рыцаря и три дамы, окуная пальцы в розовую воду, слушая баллады певцов и бросая кости своре свирепых молосских догов и легконогих грейхундов.
И никто не заметил, как черным огнем горели глаза среброликой Метхильды.
Так потекли дни за днями. И только для шестерых в замке Массенгаузен не было дней и ночей, ибо во избежание заразы герцог Эудо приказал без устали жечь серные факелы вокруг замка, и времени не стало. Просыпаясь и ложась, гости видели за окнами лишь алые языки пламени и дымное марево. Но это не мешало им наслаждаться странным гостеприимством герцога Эудо; они пели, танцевали, вкушали заморские яства, которыми полны были закрома замка, писали стихи, играли на лютне и арфе и глядели друг другу в глаза, словно на дне их таилась разгадка вопросов великого патриарха.