«Ничего, он мне уже не нужен», — подумал Барон, а вслух произнес: — Меня бесполезно бить грубой силой.
— Полезно или нет, — передразнила Мереолеона, — а огребешь ты точно!
С этими словами она спалила на нем остатки одежд и избавилась от своей собственной. Барон понял, что лучший выход сейчас один. Чтобы не тратить понапрасну столь кропотливо собранную энергию и не биться с леди лоб в лоб, он должен сделать то, чего желают они оба. И он усилием мысли привел себя в возбужденное состояние. Это был вызов на честный поединок, в котором, как ни странно, не могло быть ни выигравших, ни проигравших.
Мереолеона, понимая, что никак иначе от этого гада не избавиться, решила наполнить его под завязку своей силой, а заодно хорошо оттянуться самой. Да пусть подавится! Она, сорвав напоследок с себя трусы, с налету насадилась на его «раздутое самомнение» и начала насиловать в свое удовольствие. Пыл страстной «львицы» жег его так, что Барон только диву давался, как еще не расплавится. Хотя он не был человеком, и с ним вряд ли могло такое произойти.
Однако сейчас Ламенталя больше занимало другое. Во время своих недавних похождений он уже обнаружил интересную вещь: когда он совокуплялся сам, энергия воронкой засасывалась прямо в него через крайнюю плоть. Конец Барона служил проводником, позволяющим получать ее без потерь. Конечно, в этом случае ее было вдвое меньше, но зато высокая концентрация отлично компенсировала недостающее количество.
В этот раз Ламенталь ощущал все, как настоящий человек. Его личность и физические возможности окончательно оформились. Он, как настоящий мужчина, получал от процесса огромное удовольствие и доходил до оргазма. Разница была лишь в том, что он мог заниматься любовью бесконечно. Его могучий, неослабевающий член был единственным, что могло сейчас удовлетворить распалившуюся Мереолеону. Она скакала на нем и не могла остановиться, Барон кончал в нее снова и снова, выплескивая свое темное, эфемерное семя, сотканное из волшебства разврата. Оно тут же всасывалось в ее женские органы и заставляло совокупляться еще более дико и ненасытно. Мало кто мог выдержать столь бурную ночь.
У госпожи Вермиллион сносило на радостях крышу: любой демон ее побери, это был лучший секс в ее жизни! У нее между ног бушевали потоки магической мощи, способные разрушать города, сносить горы и пускать на дно целые континенты. Это было просто бесподобно.
Это продолжалось до самого рассвета. Мереолеона без устали наяривала лежащего под ней бревном Барона. Иногда она сразу получала оргазм за оргазмом, иногда шла к очередному бесконечно долго, а иногда сотрясалась в нем без остановки десятками минут, что было совершенно невозможно вынести нормальному человеку. К рассвету она наполнила врага силой «по самое не могу», и Барон понял, что пришла пора уходить. Он пожертвовал часть накопленной энергии и, когда леди вновь стала приближаться к очередной кульминации, дал в нее волну такой мощи, что ее прошибло от промежности до самых мозгов. В следующий миг Ламенталь оказался на ней сверху, азартно поцеловал взасос напоследок и исчез, оставив после себя жуткое возмущение маннаполя и кучу жертв своих похотливых опытов.
Мереолеона упала без сознания, земля под ней увлажнилась от пота и вытекающих из нее ручьем любовных соков. Час спустя братья нашли ее, голую и обезвоженную, и отнесли в лазарет. Они искренне надеялись, что все обойдется, и бесконечная погоня за загадочным Бароном на этом и закончится.
***
Уильям Ванджанс, прибывший на место разгула магической стихии, не стал вмешиваться. Он не мог знать этого наверняка, но подозревал, что выбранная леди Мереолеоной тактика сейчас самая верная. Он отстраненно наблюдал за дикими страстями и с тревогой ожидал, что капитан «Багрового льва» вот-вот упадет без сил. Если у нее не получится, ему придется продолжить схватку с Бароном, а то и предложить ему себя. Уильям не был уверен насчет его вкусов, но полагал, что тот ни от чего не откажется, особенно если сами ему предлагают.
Когда Мереолеона приближалась к победному концу, Уильям, овеянный токами баронской магии, впал во временное помешательство. Не эротические желания всколыхнулись в нем вновь, а горькое чувство отчаяния и одиночества, невыносимая скорбь по утраченной любви и раздавливающая непомерным грузом вина. Он, не понимая уже, что происходит вокруг, сорвал с себя маску, сел на корточки под раскидистым вязом, обхватил руками голову и зарыдал, так пронзительно и безутешно, что у любого, кто смог бы это увидеть, разорвалось бы от жалости сердце.
Он, покачиваясь, лил горючие слезы, вцепившись пальцами в виски, и звал… Он звал Юлиуса. Ах, если бы он хотя бы мог попросить у него прощения. «Юлиус… Юлиус…» — повторял он.
— Я здесь, — Король Магов появился из-за дерева и склонился над ним. — Ну, в чем дело?
Уильям поднял заплаканные глаза и не поверил в то, что увидел.
— Юлиус…
— Ты почему плачешь? — заботливо спросил тот. — Ну, иди сюда, — он протянул к нему руки.
Уильям, не желая понимать, правда то, что он видит, или галлюцинация, опрометью бросился к нему в объятия. Юлиус прижал его к себе, как нуждающегося в утешении ребенка, погладил по голове и ласково поцеловал в лобик.
— Я так перед тобой виноват! — захлебывался от души Ванджанс, вконец растеряв все свое хладнокровие. — Мне нет прощения и никогда не будет.
— Ты ни в чем не виноват, — Юлиус приподнял его за подбородок и посмотрел ему в глаза со вселенской нежностью. — В жизни бывает всякое, и не все нам бывает по силам достойно преодолеть. — Он снова погладил его по светлой головенке: — Я уже давно простил тебя, Уильям. Прости и ты себя.
На глаза Ванджанса вновь навернулись слезы.
— Я не смогу… — тяжело выдохнул он, пытаясь вновь не разреветься.
— Сможешь, — заверил Король Магов. — Ты у нас такой способный парень, — он внезапно защекотал Уильяма и принялся потешно лохматить ему на голове волосы. — Ах ты, шалунишка!
Ванджанс даже засмеялся, немного нервно и неуверенно, но искренне. Это был смех облегчения. Его лицо медленно озарила улыбка, а в груди с новой силой загорелось то самое чувство, что он испытывал к Юлиусу.
— Я… — начал он, — хотел… сказать…
— Слушаю, — кивнул Новахроно.
— Я… Я люблю тебя, — выдохнул Уильям, замирая.
— Я знаю, — ответил Юлиус, крепче прижимая его к себе. — В конце концов, я же твое воспоминание.
— Ты, верно, ожил из-за чар Барона, — догадался Ванджанс.
— Так и есть.
— Тогда почему ты раньше не пришел ко мне? — всхлипнул Уильям, зарываясь носом в его одежды.
— Хороший вопрос, — призадумался Король Магов и неловко почесал в затылке: — Я сам не знаю, — честно признался он, смеясь. Возможно, причиной тому был именно Маркс, но Юлиус и сам не мог сказать наверняка. К тому же он всего лишь был ожившим воспоминанием, чего от него хотеть?
Они стояли в лучах золотого рассвета, что прогонял ночь, а вместе с ней темные силы, страхи и сожаления. Получивший, пусть и от воспоминания, прощение Уильям, наконец, успокоился. В его душу проникал свет, и там наступал новый день, как и во всем мире. Он обнимал исчезающее воспоминание, что причудливо воплотилось по прихоти колебания чар, и знал, что ни оно, ни его любовь на самом деле никуда не исчезнут, а навсегда останутся с ним. И это его ободряло. «Прощай, я буду тебя помнить», — прошептал он.
Король Магов исчез. Возмущение магических потоков, вызванное Бароном, успокоилось. Ванджанс испытывал огромное облегчение и блаженно щурился, глядя прямо на взошедшее солнце. Из его света вынырнули знакомые фигуры. Это были Юно и Алекдора Сэндлер. Уильям был рад их видеть как никогда.
На этом наша история и кончается. Ну почти…
***
P.S.
Ноэль и Мимоза сидели в королевском саду на скамеечке. Над ними повисло неловкое молчание, возникшее посреди разговора. Мимоза первая нарушила его.