Тем вечером я вернулся в пустой дом, сел и смело посмотрел фактам в лицо. До сих пор я был так занят необходимыми приготовлениями к похоронам и организацией розысков Моисея-Кошачьего-Глаза, что у меня почти не было времени придумать, не то чтобы составить какой-нибудь логический план действий. Рэднор был настолько потрясен ударом, что едва ли мог связно говорить, и на данный момент у меня с ним не было удовлетворительной беседы.
Сейчас же после смерти полковника я второпях просмотрел его личные бумаги, но не нашел и намека на разгадку. Среди старых писем было несколько от мужа Нэнни, написанные во времена ее болезни и смерти; они отдавали горечью. Мог ли этот человек совершить запоздалое отмщение за прошлые обиды, спросил я себя. Однако расследование показало полную несостоятельность этой теории. Он по-прежнему жил в маленькой канзасской деревушке, где она скончалась, снова женился и стал мирным трудолюбивым гражданином. На содержание жены и детей требовалась вся его нынешняя энергия, – полагаю, что краткий эпизод его первого брака почти стерся из его воспоминаний. Не было ни малейшей вероятности в том, что он в этом замешан.
Я снова тщательно и кропотливо просмотрел бумаги, однако не обнаружил чего-то, что могло бы пролить свет на тайну. В то время как я все еще занимался этим, от коронера пришло сообщение о том, что завтра в десять часов утра, в здании суда Кеннисберга начнется официальное следствие. Это не оставило мне возможности выработать какую-либо тактику, и мне ничего не оставалось делать, как пустить дело на самотек. И все же я надеялся, что в ходе следствия появится какая-нибудь улика, которая сделает возвращение Рэднора под стражу невозможным.
А пока, приходилось признать, доказательства против него казались сокрушительными. Мотив подкреплялся тем обстоятельством, что со смертью полковника он становился сам себе хозяином и богатым человеком. Общеизвестный факт их частых перебранок, в сочетании с агрессивностью и довольно мстительным характером Рэднора, был весьма веским аргументом не в его пользу. Кроме того, подозрительные обстоятельства того дня, когда произошла трагедия: то, что он не находился со всей компанией когда должно было совершиться преступление, предполагаемый след от его ботинок и найденный спичечный коробок, его последующее взволнованное состояние, – все указывало на него, как на преступника. Это была в высшей степени убедительная цепочка косвенных улик.
Учитывая выявленные факты, оставалась, похоже, всего одна альтернатива, а именно: преступление совершил Моисей-Кошачий-Глаз. Я твердо придерживался этого убеждения, однако, в отсутствие каких-либо дополнительных доказательств или вероятного мотива, я обнаружил, что немногие его разделяют. Отпечатки его босых ног решительно доказывали, что он, не важно в каком качестве, принимал активное участие в драке.
– Он был там, чтобы помочь своему хозяину, – утверждал шериф, – и, поскольку он был свидетелем преступления, появилась необходимость убрать его с дороги.
– Зачем прятать одно тело и не прятать другое? – задал я вопрос.
– Чтобы бросить подозрение на Моисея.
Это было общее мнение, – с самого начала никто не желал слышать про Моисея дурного слова. В случае с ним, как и с Рэднором, прошлое говорило само за себя. Говорили, что всю свою жизнь он преданно любил полковника и служил ему, и если бы необходимость потребовала, он бы охотно отдал за него жизнь.
Что до меня, то вопреки всем советам и уговорам, я продолжал верить, что Моисей виновен. Это был скорее вопрос эмоций, нежели умозаключений. Парень всегда вызывал во мне подозрения: человек с такими глазами способен на все. Выдвинутое шерифом возражение относительно того, что полковник Гейлорд был и крупнее, и сильнее Моисея и мог с легкостью его побороть, на мой взгляд, ничего не доказывало. Моисей был мал ростом, но длиннорук, жилист и бесспорно намного сильнее, чем выглядел. Помимо этого, он был вооружен, и происхождение его оружия не вызывало сомнений. Пол пещеры был усеян осколками поломанных сталактитов, – более великолепного оружия, чем один из этих продолговатых кусков зубчатого камня, примененного в виде дубины, не существовало.
Что же касается мотива преступления, то кто мог сказать, какая неторопливая работа совершалась в его мозгу? Полковник не раз бил его, – незаслуженно, в этом нет сомнения, – и, хотя в тот момент казалось, что он относится к этому со смирением, может быть, он просто ждал подходящего случая? Его последняя месть могла быть следствием множества накопившихся обид, о существовании которых никто не знал. Парень почти окончательно спятил. Что может быть вероятнее, чем то, что в порыве животной страсти он напал на своего хозяина, после чего, ужаснувшись содеянному, сбежал в лес? Это казалось мне единственным правдоподобным объяснением.
Фактов в связи с призраком или ограблением не было обнаружено, и я полагаю, что у общественного мнения ни то, ни другое не вязалось с убийством. Но, по-моему, гибель полковника Гейлорда была всего лишь кульминацией длинной череды событий, начавшихся в вечер моего приезда с незначительного и нелепого случая кражи жареной курицы. Тогда я был убежден, что за всем этим стоял Моисей, и теперь я точно так же был уверен, что он зачинщик ограбления и убийства. Я не смог выяснить, каким образом Рэднор был втянут в путаницу с привидением, но подозреваю, что Моисей одурачил его так же, как и всех остальных.
Если предположить, что моя теория верна, тогда Моисей прячется, поэтому с самого начала все мои усилия были направлены на его розыски. Невысокая горная гряда, расположенная между плантацией «Четыре Пруда» и Люрэйской долиной, покрытая густым лесом, была малонаселенной. Моисею был знаком каждый клочок этой земли: в свое время он целыми днями бродил по горам и, должно быть, хорошо знал много тайников. Именно на этой территории я и надеялся его обнаружить.
Сразу же после смерти полковника я предложил крупное вознаграждение либо за поимку Моисея, либо за любую информацию о его местонахождении. Его описание было разослано по телеграфу во все концы долины, так что всякий фермер был начеку. Мужчины формировали отряды и прочесывали лес в его поисках, но пока безрезультатно. И все-таки я не переставая ожидал появления какой-нибудь зацепки.
С другой стороны, шериф, отстаивавший свою теорию о том, что Моисей убит, проявил в поисках его тела не меньшее рвение. С помощью трала обшарили реку, прочесали пещеру и прилегающий лес, но ничего не нашли. Моисей попросту исчез с лица земли, не оставив следа.
К моему разочарованию, утром новостей по-прежнему не было, – я надеялся узнать что-либо определенное, прежде чем начнется следствие. С утра пораньше я отправился верхом в Кеннисберг, чтобы посовещаться с Рэднором и получить у него информацию о том, какое они с Моисеем имеют отношение к призраку. Мое прежнее равнодушие в этом деле теперь показалось мне почти преступным: возможно, если бы я настоял тогда на его всестороннем расследовании, мой дядя был бы жив. Я вошел в камеру Рэднора, твердо решив не уходить, пока не дознаюсь правды.
Однако я столкнулся с неожиданным препятствием. Он категорически отказался обсуждать эту тему.
– Рэднор, – вскричал я наконец, – ты кого-то покрываешь? Ты знаешь, кто убил твоего отца?
– Я не больше твоего знаю, кто убил моего отца.