Фьори снова открывает брошюру Квадри и начинает читать абзац о раке пищевода: «В данном параграфе мы рассматриваем только раковые образования, возникающие на стенках пищевода, точнее, в соединительнотканном рыхлом слое, в мышечном и подслизистом слоях».
"А откуда он знает устройство стенки пищевода, как не из курса анатомии? Где он все это видел, как не в окуляре микроскопа? Если эта Болезнь однажды и уступит нам, то лишь под натиском наших микроскопов, микроскопов с таким увеличением, какое мы сейчас и представить себе не можем".
«За прошедшие тринадцать лет мы имели дело с двадцатью шестью случаями рака пищевода, из них: 10 — в нижней части, 8 — в средней, 6 — в верхней и 2 случая с неопределенной локализацией. Были проведены следующие хирургические операции: 22 гастростомии и 4 частичных резекции желудка и пищевода. Среди больных преобладали мужчины (в соотношении 5,5 к 1). Средний возраст 60–70 лет. Никто из пациентов не прожил после операции больше 3 лет, что совпадало с нашими прогнозами, так как все вышеописанные случаи были крайне тяжелыми».
Никто.
Их души в рай впусти, о Боже, А не тела их — бренный прах. Ведь даже дамы и вельможи, Что в бархате, парче, шелках, На самых лакомых харчах Без горя и заботы жили, — И те должны, истлев в гробах, Преобразиться в кучу гнили."Для пропаганды культуры рака этот «шедевр» можно было бы печатать по частям в литературном журнале как роман, даже с цветными иллюстрациями", — заключает Фьори, надевая пальто и прохаживаясь по кабинету в поисках зонта.
Только когда человечество по-настоящему повзрослеет и станет внутренне свободным, люди поймут, что с этой Болезнью нужно не бороться, а сотрудничать. Может быть, мы снова обретем счастье, которое потеряли, когда нас изгнали из рая, и станем бессмертными.
Можно мне взять почитать эту брошюру?
Чтобы хотя бы отчасти скрыть свою заинтересованность, я говорю, что в ней хорошие иллюстрации — зарисовки опухолей очень экспрессивны.
После обеда в институте почти безлюдно. Сегодня из-за дождя раньше зажгли фонари на улицах.
Большие раковые опухоли, заспиртованные в стеклянных банках. Они похожи на фантастические, невиданные овощи. Банки стоят на стеллажах в одной из анатомических лабораторий с обычным мраморным столом. Я держу там мой альбом, мольберт, мелки и уголь, наборы красок — масляных, темперы.
Директор института вместе с Фьори уже пару лет работают над новым анатомическим атласом, и мне было поручено сделать к нему иллюстрации, зарисовать вскрытия карандашом и в цвете. Изо дня в день я подбираю оттенки для разных групп мышц. По их просьбе я ищу тон, который бы находился между цветом настоящего живого мускула, цветом бифштекса, и искусственным цветом, который часто бывает у плоти в книжных иллюстрациях. Я исследую опыт старых мастеров, но учитываю при этом ограниченные возможности современной полиграфии.
А в это время молодой ассистент, которому поручено заниматься статистическими данными, с величайшей аккуратностью взвешивает отдельные органы, бесконечно двигая взад и вперед бегунок на шкале граммов. Он громко проговаривает вес, одновременно записывая его в листок.
Сердце 293 г
Правое легкое 412 г
Левое легкое 381 г
Печень 1580 г
Правая почка 276 г
Левая почка 283 г
Селезенка 149 г
Мозг 1352 г
Все это — неизвестно кому принадлежавшие части тела, но, когда он выкладывает на весы пару яичек, я знаю — они принадлежали мужчине.
II
Сперва я вовсе не собирался в Бурж, потому что мне сказали, что это бедный город, в котором живут одни только земледельцы и пастухи, и мое первое впечатление от него это подтверждало.
А.: Но, учитель, ведь вы въехали в город ночью?
Именно так. Вдоль главной улицы стояли лачуги, убогие строения, построенные лишь для того, чтобы у людей над головой была крыша.
Идеальному городу подобает состоять из красивых, подлинно архитектурных построек, в том числе и для бедняков.
В.: Но в таком случае кто будет за них платить?
С.: Правитель, если он не хочет, чтобы его считали нищим. В идеальном городе должен быть очень богатый правитель.
К слову, я рассчитываю получить завтра от твоего отца пять скудо за прошлый месяц. Мне нужно расплатиться с моими поставщиками. Сами знаете этих торговцев: что ни день — они все заносчивей и претензий у них все больше. Однако оставим это. Покажи мне, как ты переделал эту голову.
Она изящная, но ненастоящая. Это подделка: нет ни черепа, ни мышц. Ты налепил толстый слой краски, но в нем нет и намека на то, что определяет форму. Рано или поздно я все-таки заставлю вас усвоить основы анатомии. Но вернемся в Бурж. Мне также рассказали, что там есть одно значительное сооружение — собор в северном стиле, богато украшенный витражами. Всем известно, что священники хорошо устраиваются не только на небесах, но и в этом мире, хотя и презирают его. Я решил, что пойду посмотреть собор на следующий день, когда можно будет хоть что-то разглядеть.
Я ехал и размышлял о том, что земля и камни в этой местности не годятся для строительства. Я представлял, как изменился бы облик города, если бы в этих краях стали применять технику наших флорентийских каменщиков. Фирмино прервал мои мысли, вопросом:
Как у тебя с деньгами?
Он попал в точку. После покупки осла у меня оставалось средств ровно на обратный путь во Флоренцию. У меня были благородные намерения вернуть долг, который позволил мне совершить это путешествие. Я даже придумал уже, как раздобуду нужную сумму, хотя знал, что в конечном счете, как это не раз бывало, долг заплатит мой отчим, у которого денег всегда хватает. Вам тоже стоит воспитать так своих родителей — и вы не будете знать горя.
Мы пробирались через сеть узких и темных переулков, в которых дюжина копыт наших ослов гремела, как если бы шел целый полк.
Синьор Франсуа Вийон, лицо которого мне пока не представилось возможности увидеть (я с нетерпением ждал, когда мне выпадет такой случай), с большим трудом держался в седле, его раскачивало из стороны в сторону, он каждую секунду мог упасть. Но к счастью, его осел шел хотя и быстро, но ровно.
Фирмино глаз с него не спускал. Он ехал уверенно и к тому же, судя по всему, ориентировался в этом городе.
Так мы добрались до места, которое напоминало перевалочный пункт для путников. Это была грязная площадь, которую мне удалось разглядеть благодаря свету, падавшему из окон строения, стоящего в глубине; она вся была покрыта бороздами от колес проезжавших телег, бо́льшая часть этих следов вела к сараям, окружавшим ее со всех сторон. Одни из них предназначались для лошадей, другие — для людей.
Приглушенное мычание и лай сопровождали нашу жалкую процессию. «Что это?» — спросил я.
С.: Мне нужно сходить облегчиться, но я боюсь пропустить что-нибудь интересное.
Можешь помочиться в тот ушат.
В.: Эй, отвернись, нам неохота смотреть на твое «мужское достоинство».
С.: Ну, что стоишь как истукан?
Хватит, похабники, я и так слишком терпелив с вами.
А.: Учитель, а вы никогда не пробовали разводить краски мочой?
Синьор Франсуа остался на улице под старым навесом, а мы с Фирмино вошли в единственный дом, в котором ярко светились окна. Это был постоялый двор «У льва», как гласила уродливая вывеска.