— И погашать задолженность оказалось нечем?
— Трудность заключалась не только в этом. При нормальных обстоятельствах Франт мог бы обсуждать возможность продления действия векселей. Однако за несколько недель до наступления срока оплаты многие векселя сменили владельца. Их скупил коммерческий дом, который зачастую выступает в качестве посредника в подобных сделках, когда истинный покупатель хочет сохранить инкогнито. В конце месяца векселя были предъявлены к уплате, и оказалось, что ни о каком продлении и речи быть не может.
— То есть вы полагаете, что кто-то из врагов мистера Франта замыслил разорить его?
— Ну, «замыслил» слишком громко сказано. Из-за делишек мистера Франта падение банка стало неизбежным. Но, честно говоря, учитывая сложившиеся обстоятельства, мне кажется, крах банка произошел бы позже на несколько недель, а то и месяцев.
Роуселл замолчал, чтобы сделать еще один глоток кофе.
— Но кому это выгодно? — спросил я.
— Пока что нам это неизвестно. Однако для того чтобы провернуть подобную операцию, необходимо владеть значительным состоянием и не любить мистера Франта. Зачем иначе выкупать долги банка, который и так вот-вот лопнет? На первый взгляд, если операция пройдет успешно, тот, кто ее задумал, понесет серьезные убытки. Поскольку банк Уэйвенху закрылся, то векселя теперь стоят не дороже бумаги, на которой они напечатаны.
— Ой! Я понимаю, на что вы намекаете.
— Не на что, — сказал Роуселл, так энергично размахивая руками, что кофе брызнул из чашки и оставил на полу вереницу коричневых пятен, — а на кого.
— Ох. Но вы же не имеете в виду… мистера Карсуолла?
Смутившись как барышня, мистер Роуселл, потупившись, посмотрел на меня поверх маленькой кофейной чашки. Его толстое красное лицо было бесхитростным, лишенным всяческих эмоций, кроме благожелательности и легкого любопытства.
36
Холодным туманным вечером мы с Эдгаром сели в почтовую карету. Я был благодарен мистеру Аллану за то, что тот раскошелился, и мы смогли с удобствами устроиться внутри, а не ютиться позади кучера. Пока мы ползли по Пиккадилли, я смотрел в окно на толпы людей на тротуарах — их лица заливал нездоровый свет уличных фонарей. Эдгар сидел тихо как мышка — глаза вполовину лица — и совершенно игнорировал все мои попытки завести разговор. Он словно находился под гипнозом.
Мало-помалу мы набирали скорость. Вскоре монотонная тряска начала убаюкивать мальчика, его голова болталась из стороны в сторону, между мною и женой бакалейщика, между сном и явью. Один за другим наши спутники последовали примеру Эдгара. Мне тоже хотелось забыться. Когда отправляешься в путь или прибываешь в пункт назначения, это волнует, но промежуточный период обычно характеризуется неприятными ощущениями и скукой.
Кучер кружил в темноте. Напротив меня похрапывал низкорослый священник. Окна были плотно закрыты по требованию жены бакалейщика, которая то и дело засыпала, а потом вскидывала голову, заслышав звуки рожка на дорожной заставе, и черпала силы из бутылки, лежавшей у нее в ридикюле. Пахло ямайским ромом. Священнику снился кошмар, он беспомощно дергал руками, его крошечные ножки высовывались из-под одеяла и пинали меня в голень.
Интересно только было проезжать через спящие городки, попадавшиеся на пути. Я поднимал штору, тер стекло и смотрел на пустые улочки. То тут, то там в чердачных окнах виднелся свет. В спящем городе есть что-то загадочное, он похож на корабль, оставленный командой, — лишаясь суеты и движения, он становится совершенно иным.
Затем кучер нырял под арку ворот постоялого двора, и внезапно все вокруг заполнялось светом, шумом, криками конюхов и их помощников; слышно было, как меняют лошадей, как пассажиры снуют туда-сюда, кто-то шутит, бранится, дает советы, прощается. Да, человеческий мозг — капризное создание, и через несколько секунд после того, как наш экипаж въезжал на постоялый двор, я начинал тосковать по темноте и уединению.
Как только лошадей меняли, мы ехали дальше, милю за милей. Все пассажиры ехали до Глостеpa, а кто-то и дальше, до Херефорда или Кармартена. Потихоньку наши спутники пробуждались навстречу новому дню. В какой-то момент, уже под утро, я крепко уснул, но меня, как и остальных пассажиров, грубо разбудили, когда кучер оплошал на въезде на очередной постоялый двор и задел задним колесом стойку ворот.
После этого я уже не заснул. Ночь медленно уступала свои права затяжным серым сумеркам зимнего утра. Волнение предыдущего дня испарилось. Мы были неумытые, небритые, не выспавшиеся и голодные. Тела болели от жестких сидений.
Еще до полудня мы прибыли в Глостер и высадились вместе с багажом у «Белл-Инн» на Саутгейт-стрит. Карета мистера Карсуолла уже ждала нас. Лошадей накормили, и груму не терпелось уехать. Мы позавтракали в кофейне, после чего я рискнул вызвать неудовольствие грума и нашел цирюльника, чтобы побриться. Мною руководило не только самолюбие, но и любопытство — цирюльники обычно знают все.
— Кстати, — сказал я, когда цирюльник отложил бритву. — Мне кажется, покойный мистер Уэйвенху владел имуществом и в вашем городе?
— Уэйвенху? О да, сэр. Хотя старый джентльмен по большей части жил в Лондоне. Он умер в прошлом месяце.
Я побренчал мелочью в кармане.
— И что это было за имущество?
— Оксбоди-лейн, сэр. Очень симпатичная маленькая гостиница, и еще парочка домов. Все сдается в аренду, разумеется, — он наклонил голову набок как дрозд и бросил на меня взгляд. — Если интересуетесь, я мог бы дать вам адрес поверенного, который расскажет вам больше.
— Нет, — резко сказал я. — Не нужно.
Усадьба мистера Карсуолла, Монкшилл-парк, располагалось в десяти-двенадцати милях к юго-западу от Глостера в направлении Лидмаута. Когда мы выехали из города, то сначала буквально летели, поскольку первая часть нашего пути проходила по широким платным дорогам. [26]Но последние несколько миль пришлось ехать по проселочным дорожкам и тропинкам. Время тянулось медленно. Эдгар заволновался, а у меня все тело ныло от усталости человека, путешествующего сидя.
Когда мы свернули, уже начало смеркаться. Мрачный сторож отпер ворота, и мы поехали по извилистой аллее парка, постепенно поднимаясь в гору. Деревья раскачивались на фоне темного неба словно менады. С ветром прилетели несколько капель дождя и стукнули по стеклу кареты.
Впереди показался дом — огромное прямоугольное здание с тремя этажами и тремя пролетами, облицованное камнем, который поблескивал в сумерках холодным светом. Очевидно, нас ждали, поскольку стоило карете остановиться у дверей, как выбежали двое лакеев с зонтиками и проводили нас через стену дождя в холл. В одном из них я узнал Пратта, длиннолицего подхалима, которого мистер Карсуолл привез с собой из Лондона. Чарли выскочил поприветствовать друга, а за ним более спокойным шагом вышли рука об руку две дамы.
— Эдгар! — закричал Чарли. — Давай я покажу тебе твою комнату! Мы с тобой так повеселимся! — Тут мать тронула его за плечо, напомнив о моем присутствии. Залившись румянцем, мальчик повернулся ко мне: — Мистер Шилд, сэр, как хорошо, что вы приехали!
Миссис Франт протянула мне руку и нежно улыбнулась.
— Отец заперся со своим агентом по недвижимости, — сообщила мне мисс Карсуолл. — Но вы увидитесь за обедом, — она взглянула на лакея, застывшего за моей спиной. — Пратт покажет вам вашу комнату. Полагаю, вы захотите отдохнуть после утомительного путешествия, но боюсь, недолго — мы обедаем в половине шестого. Мы здесь рано ложимся спать.
Я поднялся по лестнице вслед за лакеем. Высоко над моей головой нависал световой люк, который, казалось, предназначался не для того, чтобы пропускать свет, а дабы подчеркнуть высоту дома и ширину лестницы. В принципе, Монкшилл мог служить домом для великанов. Я явственно ощущал тишину внизу, словно женщины в холле задержали дыхание.
Моя комната оказалась большой, немного потрепанной и очень холодной. Я умылся и переоделся как можно быстрее. Где-то в глубине дома часы пробили пять, когда я отправился на поиски гостиной. Лампы и свечи освещали пролеты лестницы и сами ступени. Но и они были бессильны выгнать темноту из огромного дома.
26
Англии с XVII века стали строить специальные платные дороги, так называемые «шлагбаумные»; шлагбаумы означали не что иное, как остановку с целью уплаты за проезд.