Разумеется, я читал газеты по другой причине. К моему несказанному облегчению, нигде не упоминалось о похищенном кольце и розыске Томаса Шилда. Я поверил, или, по крайней мере, понадеялся, что, отпугнув меня и лишив работы, Стивен Карсуолл решил оставить меня в покое, возможно, потому, что удовольствие от мести несравнимо с опасностью скандала, который может разразиться в столь важный для дочери период. Ему не хотелось подвергать риску само существование внука, гипотетического Карсуолла Руиспиджа, и его блестящее будущее.
Единственное, что все еще связывало меня с прошлым, было кольцо покойной Амелии Паркер. Я не смог заставить себя выкинуть кольцо в Темзу, что было бы самым благоразумным решением, поскольку это единственное, что осталось на память о Софи Франт. Я бы вернул кольцо владельцу, если бы знал, кому оно принадлежит, а пока что спрятал его в глубокой щели в одной из балок, идущих вдоль всей комнаты. Я замазал щель раскрошенной штукатуркой, через некоторое время паук сплел вдоль трещины свою паутину, и я надолго забыл о существовании кольца.
Я порвал с моей прошлой жизнью. Да, я не был счастлив в те дни, зато считал, что мне ничто не угрожает.
68
Мыльный пузырь лопнул где-то во вторник, в апреле. Стоял отличный денек, теплый, почти как летом, и утром я отправился пешком в симпатичный пригород Лондона Стэнмор, где жила подруга миссис Джем, которая хотела составить длинное и грамотно сформулированное исковое заявление душеприказчику отца. Когда я днем вернулся домой, то обнаружил, что на лестнице меня ждет одна из дочек Джем.
— Мама просит вас зайти, — сообщила она. — Мистер Шилд, я такая же хорошенькая, как Лиззи? А то она говорит, что нет. Она врушка, правда?
— Вы с сестрой обе бесподобно красивы, каждая по-своему.
Я дал девочке пенни и пошел в подвал, где обычно можно найти миссис Джем, сидящую на кресле между плитой и окном, откуда видны ступеньки, ведущие к входной двери. Ее красивые темные глаза, заплывшие жиром, буравили меня.
— Тут перед обедом вас спрашивал какой-то человек, — сообщила миссис Джем.
— Он хотел написать письмо?
— Он ничего не хотел, только узнал, где вы живете.
— Вы ему сказали?
— Не я, а девочки. Они играли у лестницы, эти маленькие обезьянки. А потом я пришла и велела тому типу убираться восвояси, — она всматривалась в мое лицо. — Что вы натворили?
— Что вы имеете в виду, мэм?
— Не пытайтесь провести меня, я вас давным-давно раскусила. У такого образованного джентльмена, как вы, должна быть причина, чтобы поселиться в подобном месте.
— Мадам, я же говорил вам…
— Я знаю, что вы мне говорили, не начинайте снова, — миссис Джем поправила передник. — Вы скажете, это меня не касается, и при обычных обстоятельствах будете правы. Это меня не касается, если не попахивает неприятностями. Но мне не нравится, когда такие типы, как тот, расспрашивают о моих жильцах. Хитрый коротышка, который насквозь вас видит. Он даже пытался угрожать мне.
Я улыбнулся:
— Хотелось бы на это посмотреть.
Миссис Джем не стала улыбаться в ответ.
— Думаю, он раньше был ищейкой на Боу-стрит, а теперь подрабатывает частным сыском. Такие парни обычно разнюхивают, что говорят слуги, чтобы насобирать доказательства адюльтера.
— Уверяю, мэм, дело не в этом, — тем не менее меня бросило в жар, ведь если бы Генри Франт был жив, то, что произошло между мною и Софи в Глостере, вполне могло считаться адюльтером. — Я не представляю, что ему нужно.
— Ему нужны вы, — сказала миссис Джем. — Это очевидно. Предупреждаю последний раз: я не хочу попрощаться с вами, мистер Шилд, вы аккуратны, учтивы и всегда вовремя платите. Но я не желаю неприятностей в этом доме. Мне нужно думать о девочках.
Я поклонился.
— Господи, не тратьте на меня свои хорошие манеры, Просто убедитесь, что этот тип больше не станет докучать нам, — при этом она улыбнулась и сделала знак рукой удалиться, как если бы прогоняла кого-то из своих детей.
Я быстро поднялся к себе. Я был почти уверен, что означает визит непрошенного гостя: Карсуолл отыскал мой новый адрес. Я проклинал себя за то, что утратил бдительность, ведь с самого начала я знал, что Карсуолл страстная натура и способен затаить ненависть. Больше всего на свете я жалел, что спрятал кольцо в своей комнате. Есть ли у меня время забрать его?
Кто-то громко постучал во входную дверь, затем в холле раздался гул голосов, и я услышал топот маленьких ножек, бегущих вверх по лестнице.
— О сэр, — начала Лотти.
Лиззи отпихнула сестру так, что та ударилась об косяк и на время замолкла.
— Там вас спрашивает еще какой-то человек, не тот…
Лотти перебила сестру метким пинком по лодыжке.
— Нет, сэр, пожалуйста, сэр, он просит вас на пару слов.
Когда она выпалила последние слова, ее веснушчатое личико растянулось в самодовольной улыбке. Сестра дернула ее за волосы. Я прервал их ссору, как делал это много раз и раньше, а именно: втиснулся между девочками и повел их вниз. В определенном смысле я был даже рад, что дело повернулось таким образом. Решение приняли за меня, и мне не надо мучиться над вопросом, оставаться или бежать, забрать кольцо или оставить там, где я его спрятал. Пока мы шли, дети что-то щебетали, совершенно забыв о присутствии друг друга. У меня пересохло во рту, кружилась голова.
В холле меня ждал какой-то человек в черном пальто. Он стоял, повернувшись спиной, и казалось, изучал капли засохшей крови на половицах, которые отмечали место, где в воскресенье Лиззи и Лотти дрались за право обладания сахарным драже. Когда я добрался до подножия лестницы, посетитель повернулся поздороваться со мною, и я узнал круглое бледное лицо Аткинса, секретаря мистера Роуселла.
— Мистер Шилд, сэр, надеюсь, у вас все хорошо.
Пока мы обменивались любезностями, хоть и без теплоты, Аткинс изучал меня с плохо скрываемым любопытством. Полагаю, он вполне мог знать, какой прием ждет меня у мистера Роуселла дома, но не предупредил. Аткинс залез в нагрудный карман и вытащил письмо.
— Мистер Роуселл просил передать вам это и сказал, что если я застану вас, то он хотел бы сразу же получить ответ.
Я отвернулся, сломал печать и развернул письмо.
«Мой дорогой Том!
Я сожалею о недоразумении, которое произошло, когда вы заходили к нам на Нортингтон-стрит в январе. Не могли бы вы позволить мне объяснить причины этого инцидента? Я был бы несказанно рад, если бы вы смогли отобедать со мною в любой удобный для вас день, кроме субботы. А пока что верьте, что я остаюсь вашим преданным другом.
Я посмотрел на Аткинса.
— Передайте от меня, пожалуйста, привет мистеру Роуселлу. В четверг вполне удобно.
69
Мистер Роуселл повел меня в таверну на Флит-стрит. Мы выпили за обедом бутылку красного вина, потом вторую. Он был так же дружелюбен, как и раньше, но сначала переводил разговор на общие темы. Роуселл говорил отрывисто, глотал слова, словно боялся, что они сбегут от него, если не поторопиться, и громко хохотал при любой возможности. Вообще-то поводов для веселья было не много, помнится, мы говорили о заговоре на Като-стрит [34], сообщениями о котором тогда пестрели газеты, и о Питерлоо [35]в Манчестере прошлым летом. Несмотря на благосостояние и мощь, страну просто разрывали на клочки.
— Да, сейчас тяжелые времена для нашей нации, — сказал мистер Роуселл, когда мы откупорили третью бутылку. — Боюсь, многие банки могут разориться, что вызовет кризис общественного доверия, и тогда крах банка Уэйвенху покажется пустяком. Так что берегите свой капитал, Том, и не поддавайтесь искушению вложить деньги в какое-нибудь сомнительное предприятие.
35
Распространенное наименование кровавых событий 16 августа 1819 г. на Питерсфилде в Манчестере, происшедших во время митинга в поддержку требования избирательной реформы. По распоряжению городских властей на многотысячную безоружную толпу мужчин, женщин и детей напали части регулярной армии, в том числе гусары — участники битвы при Ватерлоо (отсюда — «Питерлоо»).