— А что с ним случилось? — я открыл кошелек и показал его Мэри-Энн.
Она плюнула на кошелек, и слюна забрызгала мою руку. Я проклинал себя за глупость.
— Простите. А когда он отдал попугая? На прошлой неделе?
В вечернем полумраке, когда сумерки сражались со светом фонарей и факелов, лицо Мэри-Энн казалось еще бледнее, а веснушки выделялись на нем, как тифозные пятна. Она смотрела не на меня, а на противоположную сторону улицы. Из прохода, ведущего на задний двор, показались двое дюжих молодцов в черных пальто. Один из них заметил меня, и я увидел, как он тронул компаньона за рукав.
В тот же момент я увидел еще кое-кого, причем так неожиданно, что с трудом поверил своим глазам. Этих двоих опередил третий, маленький, перекошенный, но довольно крепкий, — он подтолкнул их в мою сторону, а сам открыл дверь в лавку мистера Иверсена и исчез за нею — по какому-то акустическому капризу я слышал даже, как звякнул колокольчик над входом, — но я успел его узнать. Это был дантист по фамилии Лонгстафф, который вместе с матерью жил на Ламберт-плейс, тот самый, что дал мне сумку с отрезанным пальцем.
Мэри-Энн взвизгнула и бросилась бежать. Я быстрым шагом двинулся в противоположном направлении к перекрестку, который собственно и дал Семи Циферблатам название. Я обернулся и увидел, что здоровяки мчатся по проезжей части, невзирая на экипажи. Я наплевал на достоинство и пустился наутек.
Следующую четверть часа мы играли в лисицу и гончих, и все это время я бежал на юго-запад. В конце концов я потерял их из виду. Нырнув в переулочек, ответвлившийся от Джеррард-стрит, я прошел задворками и вышел на восточную оконечность Лайл-стрит. Я замедлил шаг и не торопясь дошел до огней Лестер-сквер. Я решил, что там мои преследователи не осмелятся напасть, даже если они смогли-таки меня выследить. Затем два раза обошел площадь, чтобы удостовериться, что оторвался от погони.
Наконец я вернулся на Стрэнд и Гонт-корт. Я устал, голова кружилась от голода, поскольку я последний раз ел задолго до встречи с Софи. Но опасения, тяжким грузом давившие на меня, были хуже усталости и стертых ног.
Рядом с поворотом на Гонт-корт стоял какой-то экипаж. Кучер свернулся калачиком на козлах, укрывшись пальто. Стекло было опущено, и в ночной воздух выплывал аромат сигары, мгновенно заглушая все остальные запахи улицы. Я увидел пару глаз, белки которых сияли на фоне полумрака, и услышал знакомый голос.
— Какая приятная встреча! — сказал Салютейшн Хармвелл.
74
В апартаментах мистера Ноака на Брюэр-стрит Салютейшн Хармвелл принес мне сэндвич и бокал мадеры. Очень кстати, но сытость вкупе с теплом, поздним часом, мягким креслом и усталостью разморила меня. Пока мы ждали в огромной обшарпанной комнате на втором этаже, я уснул крепким сном.
Меня разбудил негромкий стук в дверь. На мгновение, балансируя между сном и явью, мне привиделось ложе из цветов, лепестки которых блестели и подрагивали, как тлеющие угольки в костре, а время растянулось, превратившись в черную безграничную пустыню вокруг этого догорающего костра. Но тут розы превратились в завитки шерсти: выцветший ковер переливался в свете лампы. А время было лишь тиканьем часов над камином и предвкушением рассвета.
Я услышал шаги внизу; звякнула цепочка, громыхнул засов. В некотором замешательстве я сел и откашлялся, меня мучило подозрение, что я храпел во сне.
— Прошу прощения, — сказал я. — Я задремал.
Салютейшн Хармвелл, молчаливый и настороженный, как охотник, все еще сидел, вытянувшись в струнку, напротив меня.
— Ничего страшного, мистер Шилд, — сказал он, поднимаясь со стула. — Это мы виноваты, что привезли вас в столь поздний час, но теперь, по крайней мере, ваше ожидание подошло к концу.
На лестнице раздались торопливые шаги. Дверь отворилась, и в комнату влетел мистер Ноак. Он пошел ко мне, протягивая руку.
— Как хорошо, что вы пришли, мистер Шилд! Простите, что заставил вас так долго ждать. Я обедал у американского посланника, и оказалось, что он пригласил нескольких джентльменов специально для встречи со мною, так что я не мог, не нарушая приличий, покинуть Бейкер-стрит, пока не переговорил со всеми.
Я машинально начал возражать, что он не причинил мне никаких неудобств, правда, немного удивившись такому любезному отношению к собственной персоне. Мистер Ноак жестом велел мне сесть, а сам занял место, которое освободил для него Хармвелл. Секретарь остался стоять, как всегда предупредительный, но не раболепствующий. Его черное платье и кожа сливались с темнотой, сгущавшейся за кругом света, разлившегося рядом с камином.
Мой вопрос прозвучал грубее, чем я того хотел:
— Могу я спросить, как вы нашли меня, сэр?
— А? Ах да! Мой лондонский поверенный порекомендовал частного детектива, который берется за подобную работу, — он посмотрел на меня поверх очков. — Но вы не доставили ему особых неприятностей.
Мне показалось, что в последней фразе прозвучал намек на вопрос, но я предпочел пропустить его мимо ушей.
— А когда он меня нашел?
— На этой неделе, — после паузы Ноак добавил неожиданно резко: — А почему вы спрашиваете?
— Его видели в доме, где я снимаю комнату.
— Да. Я больше его не найму. Он не настолько осторожен, как мне хотелось бы, — Ноак замялся, а потом продолжил: — Понимаете, когда я поручил ему найти вас, я не был уверен, что захочу с вами увидеться, и захочу ли вообще. Но сегодня кое-что произошло, и потому возникла срочная необходимость в возобновлении нашего знакомства.
— И кому, позвольте спросить, это необходимо?
— Нам обоим, — американец сел в кресло, и его лицо исказилось от боли. — По крайней мере это мое мнение. Разумеется, вам лучше судить о своих интересах.
— Трудно о чем-то судить, когда представления не имеешь, что происходит.
Он наклонил голову, словно признал силу моих аргументов, и сказал безжизненным тихим голосом:
— Убийство, мистер Шилд. Вот что произошло. А сейчас мы имеем дело с его последствиями.
— Вы имеете в виду убийство мистера Франта?
Ноак ответил:
— Мы забегаем вперед. Мне стоило сказать «убийства».
Множественное число страшного слова внезапно заполнило комнату тягостным молчанием. Одно дело — озвучивать свои предположения в глубине души, и совсем другое — услышать их от кого-то постороннего, особенно от разумного человека.
Я притворился, что ничего не понимаю:
— Простите, сэр, я не уловил смысл….
— Тот человек, что лежит на кладбище близ церкви Святого Великомученика Георгия, потерял лицо в прямом и переносном смысле, мистер Шилд. Представители закона установили, что это мистер Франт, но ведь и среди представителей закона встречаются ослы.
— Но если это не мистер Франт, то кто же?
Ноак несколько секунд молча смотрел на меня. Выражение его лица оставалось невозмутимым. Наконец он вздохнул:
— Ну же! Давайте не будем ничего скрывать друг от друга. Вы с Хармвеллом обнаружили тело миссис Джонсон. Но сэр Джордж и мистер Карсуолл стараются убедить общественность в том, что ее смерть — результат несчастно случая, как в принципе и кажется, по крайней мере на первый взгляд. Но нам-то с вами незачем кривить душой. Что, ради всего святого, могла делать дама в леднике соседского имения глухой зимней ночью, да еще переодевшись в платье мужа? Уверен, вы вспомните об отравленных собаках и капкане, сработавшем в Восточной Роще. Думаю, Хармвелл привлек ваше внимание к цокоту копыт, когда вы несли мальчиков обратно. И, разумеется, вы не забыли про кольцо, найденное следующим утром, — он издал странный фыркающий звук, который я принял за смешок. — Я неплохо разбираюсь в людях, поэтому никогда не доверял обвинениям мистера Карсуолла против вас.
— Я очень рад, сэр. Хотя признаюсь, я мало что понимаю в законе или даже совсем ничего, но если мы имеем два убийства, а не одно, и жертва первого не Генри Франт, а совсем другой человек, то все равно непросто изменить вердикт коронера, не так ли? По крайней мере пока нет неопровержимых доказательств.