Пока мы ждали слугу, миссис Франт поинтересовалась, как Чарли живется в школе. Я постарался успокоить ее. Ему там намного лучше, чем раньше. Нет, его нельзя назвать чересчур усердным, но он справляется со всеми заданиями. Да, его время от времени порют, как, впрочем, и всех остальных мальчиков, в этом нет ничего из ряда вон выходящего. Что же до его аппетита, то я редко присутствую во время трапез мальчиков, поэтому не могу ничего сказать, но несколько раз видел Чарли выходящим из дверей кондитерской. Что же касается его пищеварения, я, увы, не обладаю информацией.
Миссис Франт вспыхнула и сказала, что я должен извинить ее за слепую материнскую любовь.
Через мгновение лакей принес мне чай и лампу. Сумрак покинул углы комнаты, а вместе с ним исчезла и странная интимность нашей беседы. Но миссис Франт задержалась. Я спросил ее, какого режима мы с Чарли должны придерживаться, пока находимся здесь. Она ответила, что мы могли бы заниматься по утрам, днем гулять, а вечером снова садиться за книги на короткое время.
— Разумеется, возможны изменения, — она крутила обручальное кольцо на пальце. — Никто не может предсказать, как будут развиваться события. Мистер Шилд, я не…
Она замолчала, услышав шаги на лестнице. В дверь постучали, и вошли миссис Керридж и Чарли.
— Я его видел, — сказал Чарли. — Сначала я решил, что он умер, он лежал не двигаясь, а потом услышал дыхание.
— Дядя проснулся?
— Нет, мадам, — ответила миссис Керридж. — Аптекарь дал мистеру Уэйвенху микстуру, и он крепко спит.
Миссис Франт встала и потрепала сына по волосам.
— Тогда сегодня устроим тебе маленькие каникулы?
— Я пойду посмотрю на кареты, мама.
— Хорошо, но не задерживайся, возможно, дядя проснется и захочет тебя видеть.
Вскоре я остался один в длинной узкой комнате. Я выпил чаю и где-то час читал. Устав сидеть на месте, я решил выйти купить табаку.
Я спустился по главной лестнице. Когда до прихожей с мраморным полом оставался всего один пролег, из комнаты внизу вышел, тяжело дыша, старик. Его нельзя было назвать высоким, но он обладал крепким телосложением и был широкоплеч. Густые темные волосы тронула седина, а на толстом лице доминировал большой крючковатый нос. Из одежды мне запомнились темно-синий сюртук и эффектный, но неаккуратно повязанный шейный платок.
— Ха! — воскликнул он при виде меня. — А вы кто такой?
— Меня зовут мистер Шилд, сэр.
— Что, черт побери, еще за мистер Шилд?
— Я привез мастера Чарльза из школы, где служу учителем.
— Гувернер Чарли? — старик говорил зычным голосом, который, казалось, вылетал из глубин его груди. — А я было подумал, что вы священник, из-за этого вашего черного пальто.
Я улыбнулся и поклонился, посчитав это шуткой.
За спиной старика появился как всегда элегантный Генри Франт.
— Мистер Шилд, добрый день!
Я снова поклонился.
— К вашим услугам, сэр.
— Не знаю, почему вы с Софи решили, что мальчику нужен учитель, — проворчал старик. — Держу пари, он в школе получает все необходимые знания. Современные дети и так слишком много знают. Мы воспитываем поколение трусов!
— Ваши взгляды на воспитание молодежи, — заметил мистер Франт, — заслуживают самого основательного изучения.
Мистер Карсуолл взялся за стойку перил, посмотрел на нас через плечо и громко рыгнул. Забавно, что в присутствии этого старика все казались менее значительными, чем обычно. Даже Генри Франт рядом с ним словно уменьшился в размерах. Старик что-то проворчал и, раскачиваясь, как дерево на ветру, стал подниматься по лестнице. Франт кивнул мне и пересек прихожую, устремившись в другую комнату. Я застегнул пальто, взял шляпу и перчатки, вышел и вдохнул влажный ноябрьский воздух.
Альбемарль-стрит — тихое, мрачное место, на которое легла печать смерти. Ноздри наполнил едкий запах угля. Я перешел дорогу, оглянулся и посмотрел на особняк. На мгновение в окне гостиной на втором этаже мелькнуло чье-то лицо. Кто-то стоял перед окном — бесцельно обозревая улицу или наблюдая за мною? — и затем спрятался в комнате.
Я быстро двинулся в сторону Пиккадилли, к ее огням и суматохе. Чарли сказал, что хочет посмотреть на кареты, и я знал, куда он отправился. Во время моего длительного выздоровления, когда я жил с тетушкой, я иногда приходил на Пиккадилли и наблюдал, как экипажи стремительно подъезжают к знаменитому постоялому двору «Белая лошадь» и отъезжают от него. Половина мальчишек Лондона всех возрастов и сословий мечтала о том же.