— Увы, мадемуазель… — попытался было заговорить Пуаро.
— Только не говорите, что все наоборот, — взмолилась она, — что вы пишете миниатюры и одну из них хотите мне всучить. Впрочем, нет, с такими усами… да еще живет в «Мажестике», где кормят отвратительно, а цены самые высокие во всей Англии… нет, это попросту исключено.
Женщина, отворявшая нам дверь, принесла лед и поднос с бутылками. Не переставая болтать, Ник ловко смешала коктейли. Мне кажется, непривычная молчаливость Пуаро в конце концов привлекла ее внимание. Наполняя фужеры, она вдруг остановилась и резко бросила:
— Ну, хорошо…
— Вот этого-то мне и хочется, мадемуазель: пусть все будет хорошо. — Он взял у нее фужер. — Ваше здоровье, мадемуазель, здоровье и долголетие.
Девушка была не глупа. Его многозначительный тон не ускользнул от нее.
— Что-нибудь… случилось?
— Да, мадемуазель. Вот…
Он протянул руку. На его ладони лежала пуля. Девушка взяла ее, недоуменно нахмурившись.
— Известно вам, что это такое?
— Да, конечно. Это пуля.
— Именно так. Мадемуазель, сегодня утром возле вашего уха пролетела вовсе не оса… а эта пуля.
— Вы хотите сказать… что какой-то оголтелый идиот стрелял в парке возле отеля?
— Похоже на то.
— Черт возьми! — чистосердечно изумилась Ник. — Выходит, я и вправду заколдована. Значит, номер четыре.
— Да, — согласился Пуаро. — Это четвертый. И я прошу вас рассказать об остальных трех… случайностях.
Девушка удивленно взглянула на него.
— Я хочу полностью убедиться, что это были… случайности.
— Господи! Ну конечно! А что же еще?
— Соберитесь с духом, мадемуазель. Вас ждет большое потрясение. Вы не подумали, что кто-то покушается на вашу жизнь?
Вместо ответа Ник покатилась со смеху. Предположение Пуаро, кажется, здорово ее позабавило.
— Волшебная идея! Ну, милый вы мой, кто ж это станет на меня покушаться? Я ведь не очаровательная юная наследница, после которой останутся миллионы. Я бы не прочь, чтоб кто-нибудь и в самом деле попытался меня убить, — это, должно быть, захватывающее ощущение, только, боюсь, напрасная надежда!
— Вы мне расскажете о тех случайностях, мадемуазель?
— Конечно, да только это все пустяки. Так, чепуха какая-то. У меня над кроватью висит тяжелая картина. Ночью она свалилась. Совершенно случайно я услыхала, что где-то в доме хлопает дверь, пошла посмотреть — где — и запереть ее… и таким образом спаслась. Она бы мне, наверно, угодила в голову. Вот вам и номер первый.
Пуаро не улыбнулся.
— Дальше, мадемуазель. Перейдем ко второму.
— О, этот и вовсе ерундовый! Здесь, в скалах, есть крутая тропка. Я хожу по ней к морю купаться. Там есть такая скала, с которой можно нырять. Так вот, когда я шла по этой тропке, откуда-то сверху сорвался валун и прогрохотал на волосок от меня. А третье — это уже совсем из другой оперы. У автомобиля что-то стряслось с тормозами — не знаю точно что, мне говорили в гараже, да я не поняла. Во всяком случае, если бы я выехала из ворот и спустилась с холма, тормоза бы не сработали, и я наверняка врезалась бы в ратушу, и превратилась в лепешку. В конечном счете у города оказалась бы щербатая ратуша, а от меня осталось бы мокрое место. Но так как я всегда что-нибудь забываю, мне пришлось повернуть назад и врезаться всего-навсего в живую изгородь.
— А можете вы мне сказать, что именно было неисправно?
— Спросите в гараже Мотта. Там знают. По-моему, была отвинчена какая-то пустяковина. Я уже думала, не напроказил ли там чего мальчик Эллен. У моей горничной, у той, что отворяла вам дверь, есть маленький сынишка. Мальчишки ведь любят возиться с машинами. Эллен, конечно, клянется, что он и близко не подходил. А мне все кажется, что бы там Мотт ни говорил: в машине просто что-то разболталось.
— Где вы держите машину, мадемуазель?
— В сарае за домом.
— Вы его запираете?
Ник удивленно раскрыла глаза.
— Ох! Ну конечно, нет!
— И каждый может незаметно подойти к машине и вытворять все, что угодно?
— Вообще-то да… пожалуй. Да только это глупо.
— Нет, это не глупо, мадемуазель. Вы все еще не понимаете. Вам грозит опасность, серьезная опасность. Это говорю вам я. Я! Вы знаете, кто я такой?
— Кто-о? — замирая, прошептала Ник.
— Я Эркюль Пуаро.
— О! — отозвалась та каким-то разочарованным тоном. — Ну еще бы…
— Вам известно это имя, а?
— Конечно.
Девушка съежилась. В ее глазах появилось загнанное выражение. Пуаро сверлил ее пронзительным взглядом.
— Вы чем-то смущены. Я делаю из этого вывод, что вы не читали посвященных мне книг.
— Да нет… собственно говоря, не все. Но фамилию я, конечно, слышала.
— Вы вежливая маленькая лгунья, мадемуазель. — (Я вздрогнул, вспомнив слова, которые слышал нынче днем в отеле) — Я забыл, вы ведь еще ребенок — откуда вам знать? Как мимолетна слава! Вот мой друг — он вам расскажет.
Ник посмотрела на меня. Я откашлялся, немного смущенный.
— Мосье Пуаро… м-м… был знаменитым сыщиком, — объяснил я.
— Ах, мой друг! — воскликнул Пуаро. — И это все, что вы можете сказать? Ну, каково? Скажите, что я единственный, непревзойденный, величайший сыщик всех времен!
— В этом нет необходимости, — заметил я сухо. — Вы уже сами все сказали.
— Так-то оно так, но мне пришлось поступиться своей скромностью. Человек не должен сам себе петь дифирамбы.
— Зачем же пса держать, а лаять самому? — не без ехидства посочувствовала Ник. — Да, кстати, кто же пес? Я полагаю, доктор Ватсон?
— Моя фамилия Гастингс, — сказал я сухо.
— Битва при… — подхватила Ник. — 1066 год. Кто сказал, что я необразованна? Нет, это ужас до чего здорово! Значит, вы думаете, что кто-то в самом деле хочет со мной разделаться? До чего интересно! Жаль только, в жизни ничего такого не бывает. Разве что в книгах. Мосье Пуаро, вы похожи на хирурга, придумавшего какую-то новую операцию, или на врача, который обнаружил неизвестную болезнь и хочет, чтобы она была у каждого встречного.
— Черт побери! — загремел Пуаро. — Да будете ли вы говорить серьезно? Вы, нынешняя молодежь, бываете вы хоть когда-нибудь серьезны? Славная получилась бы шуточка, если бы вас нашли в саду возле отеля с этакой аккуратненькой маленькой дырочкой — только не в шляпке, а в голове. Вы бы тогда не стали смеяться, а?
— Сеанс сопровождался потусторонним хохотом, — сказала Ник. — Нет, серьезно, мосье Пуаро, я вам очень благодарна и все такое, но, честное слово, это какое-то совпадение.
— Упряма как черт!
— Которому я и обязана своим именем. Моего дедушку подозревали в том, что он продал душу черту. Его иначе и не называли здесь, как Старый Ник. Он был зловредный старикан, но страшно занятный. Я его обожала. Ездила с ним повсюду, и нас так и звали: его — Старый Ник, а меня — Молодая Ник. А по-настоящему меня зовут Магдала.
— Редкое имя.
— Да. Оно у нас как бы фамильное. В семействе Бакли пропасть Магдал. Во-он там висит одна, — она кивнула на один из портретов.
— А! — отозвался Пуаро. Потом, взглянув на портрет, висевший над камином, осведомился: — Ваш дедушка, мадемуазель?
— Он самый. Правда, хорош? Джим Лазарус хотел купить картину, но я не продала. Старый Ник — моя слабость.
— А! — Пуаро немного помолчал и очень серьезно проговорил: — Вернемся к нашей теме. Послушайте, мадемуазель. Я заклинаю вас, не будьте легкомысленны. Вам грозит опасность. Сегодня в вас стреляли из маузера…
— Из маузера? — она была поражена.