Убиение собаки символизирует покрытый точечками кусочек копаля, тлеющий на том месте, где у собаки расположено сердце, но уже погасший в руке жреца. Таким способом высвобождается пребывающая в собаке частица солнечной энергии, которая в виде желтого орла возносится к небу. Эта энергия, возвращенная дарителю жизни — Солнцу, должна в соответствии с целью жертвоприношения помочь малышу выздороветь.
Рисунок говорит еще и о другом. Его основная мысль — об идентичности «процессов, создавших как собаку, так и человека, абсолютном равенстве в плане органической клетки этих существ, даже если человеком является княгиня. Так происходит, ибо…
Об этом повествует следующий рисунок в верхнем левом углу страницы. Фундамент храма образован знаком оллин — «движение», — который, как я уже утверждал ранее, изображает деление клетки надвое и перемещение двух хромосомных палочек в две дочерние клетки. Они же, но теперь в виде маленьких ярм, украшают кровлю храма, увенчанную знаком куитлатль — «экскремент», «грех»…
Внутри, на белом жертвенном камне, возлежит удлиненная ярмо-хромосома с полоской, — как я тогда считал, гена, а на фоне ярма — две короткие палочки, связанные между собой, — бивалент или хромосома, воссоздающая самое себя. Это их, хромосомы собаки, принесли в жертву, чтобы спасти человека. Солнце приняло жертву — об этом говорит изображение орла с высунутым языком, спускающегося поживиться приношением.
Но самым ценным в принесенной Солнцу жертве была не собака, как таковая, а ее хромосомы. Ибо вместе с телом, существование которого кратко во времени, должны были исчезнуть и те священные ленты, от воспроизведения которых зависит непрерывность жизни.
Только этим и существует человек — хранилище, которое, заботясь о своей сохранности, создают гены…
Восхищенный этой истиной, этим откровением, этим древнейшим знанием, я смотрел на многоцветную страницу, которая всем своим содержанием, заключенным в рисованном, полумистическом ребусе, превосходит все наши книги, глаголящие об истине. Ни одна из священных книг мира не зашла в объяснении сути жизни столь далеко, глубоко и так близко к истине, как эти кодексы индейцев.
Я глядел на эту страницу. Прекрасно понимая, что, по сути, не о княжеском ребенке на ней сказано. Ослепленный своим антропоцентрическим видением, я чуть было не дал себя обмануть! С первого до последнего рисунка их персонажами были яйцеклетка и генотип; клетка субмикроскопических размеров, способная делиться; информация, записанная в полосчатой ленте, и наконец — бивалент. Разве не был это тот необычный, странный мир, инфрамундо, подмир древних мексиканцев, сфера из мифа о Кецалькоатле, океаном плазмы клеток, населенным ленточными созданиями?
Этой сферой были мы, она существовала в нас! Под защитой кожи жили ленточные города, манипулирующие нами. Там расхаживал Тескатлипока, невидимый Господин Того, что Близко, и Того, что Рядом, — господин клеток, сбившихся в кучу, занимающихся собой, собранных в массив, который миллионами лет опытов отрабатывал свою форму и учился коллективным действиям, дабы организоваться в двурукое и двуногое тело. Именно оттуда вырвался Кецалькоатль, из сумрака этого мира, чтобы сказать этому творению, что оно существует, что именуется человеком. И что в то же время оно — ничто, хоть и должно жить надеждой.
Здесь была истинная жизнь. Жили клетки, постоянно кипящая масса, биллионы биллионов — больше, чем звезд во Вселенной. Что им до того, что где-то там, попутно, они обретают форму ребенка З-Тростник или что кучку их кто-то назвал княжной З-Кремень?..
«Душа человека говорит: кто мы? Вот слово души человеческой, отгадай его, мудрец!».
«Тот дом, где ты родился, есть не что иное, как гнездо: заезжий во двор, в который ты прибыл, он — твой выход на этот свет, здесь зарождаешься ты и расцветаешь… собственная твоя земля — другая…»
— говорит ацтекская акушерка новорожденному.
Мы стоим на стене бирюзы:
окружена ею гора кецалей.
Над водой есть тот, что живет в пещерах,
я наконец прибыл туда, на змеиную равнину,
я несу на спине бирюзовый щит…
Мы здесь всего лишь рабы, только люди стоят
перед тем, по воле которого все живет.
Он приходит, чтобы родиться, приходит жить на земле.