Его руке было суждено еще не раз лечь на ее руку, и если бы не было той первой встречи под портняжным столом, возможно, не было бы и ничего остального: наглядная иллюстрация к роли случайности в мировой истории… Сначала Эльза сторонилась Маяковского, напуганная его настойчивостью, но через год встречи возобновились.
Урий Каган был к тому времени уже тяжко болен, лечился в Германии, где его, Елену Юльевну и Эльзу застала война (они добирались домой кружным путем через Скандинавию), но продолжал работать, нуждаясь при этом в особом уходе. Мать все время отдавала ему, да и Эльзе было уже восемнадцать…
Тайные встречи стали явными: Маяковский ходил к Эльзе едва ли не каждый день. По извечной традиции такие визитеры к «девице на выданье» именуются женихами. Но Маяковский никогда не следовал никаким традициям. И сестры Каган — тоже.
В то самое время, когда рука Маяковского ложилась на руку Эльзы, он переживал роман за романом, и все они казались ничуть не случайными: одесситку Марию Денисову сменила в Петербурге Софья Шамардина («Сонка»), потом художница Антонина Гумилина. Им троим не стала помехой другая художница — Евгения Ланг… Какие-то отношения — любовные безусловно, пусть и лишь платонические — связывали еще Маяковского с художницей Верой Шехтель, дочерью знаменитого архитектора Федора Шехтеля, и с Шурой Богданович, дочерью другой известной в России пары: издателя и литератора Ангела Богдановича и его жены Татьяны. И все они — вместе и порознь — ничуть не мешали его отношениям с Эльзой, которые — так казалось, по крайней мере, со стороны — становились все прочней и прочней.
В жизни Лили меж тем произошли серьезные перемены. Началась война, которая застала Бриков на отдыхе. Пока родители с Эльзой выбирались из враждебной Германии, Лиля и Осип катались на пароходе по Волге. Путешествие решили продлить насколько возможно, чтобы вызов из военного ведомства не застал адресата дома: Осип подлежал призыву, идти на фронт ему, естественно, не хотелось, так что юридически — этот язык был ему хорошо понятен — он обрек сам себя на положение дезертира.
Какое-то время пришлось скрываться. Потом общие знакомые нашли ход к знаменитому тенору Леониду Собинову — у прославленного артиста Императорских театров были повсюду хорошие связи. Лишь в самом начале 1915 года Осип смог, наконец, выйти из «подполья»: по протекции его устроили вольноопределяющимся (как «лицо, получившее высшее образование») в Петроградскую автомобильную роту. Этот статус давал множество льгот и поблажек, но, однако же, был равнозначен статусу солдата и позволял считать его носителя призванным на военную службу.
Ничего другого не оставалось: пришлось перебираться в Петербург, который, чтобы не оскорблять русский слух ненавистным немецким именем, превратился теперь в Петроград. Оставив в Москве мать, сестру и умирающего отца, Лиля уехала туда вслед за Осей и сияла в Петрограде квартиру, чтобы всегда быть вблизи от него. После московского простора двухкомнатная квартира на улице Жуковского показалась жалкой конуркой. Зато в любое время можно было видеться с Осей, да и сам он время от времени наведывался домой. «Служба» в автороте была «не пыльной» и жизнь ничем не осложнила, на привычный ее ритм не оказала никакого влияния. Только Лиле, из-за прогрессировавшей болезни отца, приходилось часто ездить в Москву.
В один из таких приездов мать — мать, а не Эльза — раскрыла ей маленькую семейную тайну: у младшей сестры появился докучливый ухажер! «Какой-то там Маяковский», который все ходит и ходит, не считаясь с элементарными приличиями, компрометирует юную девушку из приличной семьи и своей назойливостью доводит Елену Юльевну до слез. Это имя Лиля будто бы впервые услышала, и — опять-таки будто бы — оно ни о чем не сказало ей. Но сестру упрекнула: «из-за твоего Маяковского мама плачет». Маме хватало слез и без этого — огорчать ее еще и своими проблемами Эльза не смела. Маяковскому было сказано, чтобы больше не появлялся.
Вряд ли она знала тогда, какой удар наносит своему ухажеру. Только что закончился разрывом его затянувшийся и драматичный роман с «Сонкой», которой пришлось делать тайком поздний и опасный аборт. Только ли этим объяснялась его настойчивость? Так или иначе от Эльзы он не отступился.
Больного отца перевезли на дачу, в подмосковный поселок Малаховка. Маяковский был не из тех, кто отступался, когда ему давали от ворот поворот. Узнать дачный адрес труда не составило. Приблизиться к дому он не посмел — дожидался Эльзу на станции. Долго не удавалось, но однажды все же дождался.