Далее в «завещании» предлагалось создать юбилейный комитет, состав которого был тоже, естественно, обозначен. Небольшой отрывок из этого «завещания» заслуживает отдельной — поистине беспримерной — цитаты: «В состав комитета должен войти <…> директор ныне создаваемого Государственного музея В. В. Маяковского <…> тов. Макаров В. В. (В. В. Макаров: Людмила Владимировна, может быть, не нужно меня указывать. Мне это неудобно как-то… Вас записываю и сам себя рекомендую!..) Л. В. Маяковская: Без вас никак нельзя. Вы самый близкий мой родственник. <…> А еще В. В. Воронцов, Н. И. Бурмистров («помощник» Макарова, «заверивший» своей подписью это «завещание». — А. В.)».
Совершенно очевидно, что со смертью Людмилы ан-тибриковская кампания могла захлебнуться, поскольку антибриковская компания теряла главный мотор, да и фасад, которым можно было прикрывать свои действия. Поэтому все они торопились под занавес ухватиться хотя бы за «последнюю волю» сестры Маяковского. «Я категорически возражаю, — говорилось далее в этом поразительном документе, — чтобы в торжествах участвовали так называемые «друзья» Володи, его «биограф» В. Катанян, Л. Брик (следует большой список «так называемых», в котором есть и Евгений Евтушенко, и Андрей Вознесенский. — А. В.). Все мероприятия этого праздника должны преследовать следующие цели: воспитание трудящихся, особенно молодежи, в коммунистическом духе; способствовать выполнению народнохозяйственных планов, намеченных XXIV съездом КПСС…» Предлагалось также отстранить «Катанянов и Бриков» от издания произведений Маяковского, «удалить из музея тех сотрудников, которые за спиной проповедовали Бриков, Бурлюков, Хлебниковых и кого угодно, сотрудников, которых нельзя иначе назвать, как политическим мусором. <…> Я с полным основанием утверждаю, что у К. Симонова, В. Катаняна, Л. Брик, С. Кирсанова и других, которых они умело обрабатывают, никогда не было и не будет любви к Маяковскому, к его семье. <…> Мой брат потратился на меблированные бриковские номера на Таганке (то есть на квартиру в Гендриковом переулке. — А. В.), всю жизнь был вынужден платить за необдуманное увлечение Л. Брик-Каган в юности… Кто такая Л. Брик, говорят многочисленные воспоминания, документы, да и она сама, например, в статьях о Маяковском, опубликованных после смерти брата <…> И, конечно же, заклинание брата «Лиля, люби меня» потеряло всякий смысл после публикации Л. Брик своих «историко-литературных» похождений с Распутиным…» Под «историко-литературными похождениями с Распутиным» Людмила и те, кто сочинил от ее имени «завещание», подразумевали ту самую встречу в поезде с бородатым «старцем», о которой рассказано во второй главе этой книги. Лиля мельком коснулась ее в «Альманахе с Маяковским» (1934), когда отношения между нею и сестрами оставались еще вполне корректными; а год спустя эти самые сестры были просто вне себя от счастья, что Лиля заручилась сталинской резолюцией, открывшей дорогу изданиям Маяковского, и на них полился золотой дождь.
Еще один пассаж из этого документа заслуживает цитаты, но ее надо предварить небольшим объяснением. Выдающийся французский балетмейстер Ролан Пети поставил балет «Зажгите звезды» — хореографическую историю любви Лили и Маяковского. Средствами своего искусства Ролан Пети создал восторженный гимн неувядающей силе чувств поэта и его музы. Труппа «Марсельского балета» была приглашена с этой постановкой в Москву, но вмешались, естественно, все те же силы, и приглашение отменили. С очень страстной защитой балета — его музыкальных и сценических качеств — выступила Майя Плисецкая на страницах сугубо профессионального журнала «Музыкальная жизнь».
В «завещании» Людмилы об этом сказано так: «С каким стыдом за балерину Майю Плисецкую я узнала на днях о ее интервью («Музыкальная жизнь», номер 16, 1972) по поводу «Марсельского балета» «Зажгите звезды» (о Маяковском) — сплошной апологии Л. Брик и Л. Арагона, которых она представляет в журнале Союза композиторов и Министерства культуры СССР не меньше как людей «преданных памяти поэта» (?!), а Л. Брик «Вечной Музой поэта»… Мне думается, прошу Вас, с тем, чтоб не порочить имя моего брата, пресекать такие пошлые выступления в советской печати. Они делают больше вреда, чем пользы. Вечная Муза не стреляет в поэта. Л. Брик способствовала выстрелу 14 апреля 1930 года».