«Быть женщиной — великий шаг, — утверждал Борис Пастернак, — сводить с ума — геройство». Если это так, а это действительно так, то Лиля свершала героические подвиги множество раз.
В недавно опубликованных мемуарах драматург и прозаик Леонид Зорин, пытаясь, как и многие другие, постигнуть секрет этой необыкновенной женщины, дал, близкий к истине и все равно неполный, ее психологический портрет, которым можно, пожалуй, завершить это жизнеописание. «Лиля Юрьевна никогда не была красива, зато неизменно была желанна. Ее греховность была ей к лицу, ее несомненная авантюрность сообщала ей терпкое обаяние; добавьте острый и цепкий ум, вряд ли глубокий, но звонкий, блестящий, ум современной мадам Рекамье, делавший ее центром беседы, естественной королевой салона, добавьте ее агрессивную женственность, властную тигриную хватку — то, что мое, то мое, а что ваше, то еще подлежит переделу, — но все это вместе с широтою натуры, с демонстративным антимещанством, — нетрудно понять ее привлекательность».
И все-таки — трудно… Ведь все мужчины, которых она сводила с ума и которым оказывала свое внимание, вошли в энциклопедии, в биографические словари, заняв очень заметное место на страницах новейшей истории! Кому еще была уготована такая судьба?..
Сын моих друзей, совсем молодой человек, тогда еще девятнадцати лет, узнав, что я пишу о Лиле, имя которой он знал понаслышке, спросил меня: «Кем она была, героиня вашей будущей книги?» И я не сразу нашелся: что же ему ответить?
Действительно, а кем же она была? Литератором? Скульптором? Киноработником? Любимой женщиной Маяковского и еще многих-многих других? Да, конечно. Ну, и что?
Литератором она была даровитым, но все же — не будем лукавить — совсем не первого ряда. Скульптором — очень скромным. В кино оставила почти незаметный след. Междоусобные битвы лефовцев с рапповца-ми или с кем-то еще, в которых она принимала участие, давным-давно отшумели и ныне не интересны даже въедливым диссертантам. А женщин, любимых великими, история знает вообще превеликое множество — чего-либо, из ряда вон выходящего, в этом довольно банальном «статусе», разумеется, нет: сколько их было?!
Почему же тогда ее имя известно во всем мире и вошло в почетный список знаменитейших женщин уходящего века?
Одну из тех, кого любили великие — Горький, Уэллс и другие, — небезызвестную Муру Будберг, Нина Берберова назвала железной. По этой аналогии, по способности сопротивляться ударам судьбы, не согнуться, устоять в жесточайший и беспощадный век, дожив до глубокой старости и оставшись самою собой, Лилю можно, пожалуй, назвать стальной. Бенгт Янгфельдт подтвердил в письме ко мне после выхода первого издания этой книги, что Лиля и сама так считала. Однажды она сказала ему, что не выжила бы, «если бы не стальные нервы».
Но как не подходит к ней — хрупкой, изящной и нежной — это давящее слово, неизбежно связанное с совершенно другой «сталью» — с той, что дала имя тирану!
И снова вспоминается ставшая афоризмом строчка поэта: «Сводить с ума — геройство». Кто знает, не ее ли, не Лилю, поистине сведшую с ума десятки известных людей (и сколько еще неизвестных!), — не ее ли, наряду, конечно, с другими, имел в виду Пастернак? В любом случае, подчиняясь этой точной поэтической формуле, мы вправе назвать ее героической.
Какая сила позволила ей до последних дней влюблять в себя тех, кому судьба дарила с ней встречу, притягивать, как магнитом, старых и молодых, вселять уверенность в своих силах, взращивать таланты, безошибочно отличая подлинник от подделки, пробуждать достоинство и умение сопротивляться невзгодам, помогать тем, кто нуждался в помощи, и заставлять других мчаться на помощь?
Вряд ли есть точный ответ на все эти вопросы. Так что не будет ошибкой назвать Лилю еще и магической.
Но разве она нуждается в каких-либо определениях? Зачем они ей? Не проще ли сказать, что Лиля Брик была Лилей Брик? И никаких дополнительных объяснений этому имени совершенно не нужно.
Москва — Берлин — Париж, 1997–2003 гг.
