И тем не менее, приходится сказать, что Иисус евангелий чудесно дополняет Иисуса Павла.
Иисус у Павла является подлинным человеком, так же как и подлинным богом, совершенным посредником, через которого люди общаются с божеством. Однако, его человечество оставалось как бы виртуальным, почти в состоянии доктринальной формы. Иисус принял тело человеческое и родился от женщины лишь для того, чтобы быть распятым небесными «начальствами». Для непоколебимости веры этого было вполне достаточно. Но как же жаждали узнать верующие несколько более подробно об этом чудесном превращении!
Евангелия заполняют оставленный пустым кадр. Из небесного человека Павла они делают личность, которая имеет индивидуальные черты, возраст, походку, дикцию и характер. Человеческая сторона Иисуса, необходимая богословски, нарисована здесь не очень ясно, но не без сладости. Это удачное дополнение к возвышенной сухости в божественной стороне Иисуса.
Опасность для веры заключалась в том, что гуманизация (очеловечение) Иисуса могла зайти слишком далеко. Уже Лука направляется по такому пути, который, в конце концов, приводит к Ренану. Однако, Иоанн устанавливает искусно равновесие между человеком и богом.
После четвертого евангелия Иисус имеет все органы для своей сверхъестественной жизни. Комбинированное усилие иудеев с сильным воображением греков — мистиков дало современному миру бога. Он пойдет гораздо дальше и гораздо выше, чем все прежние боги, этот человеко-бог, который пребывает близко к сокрушенным сердцам, этот единственно непререкаемый и достойный любви предмет в страшном потоке, в пугающей смене вещей.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I. Что такое Иисус?
Царство Иисуса это безмерный святой город. Толпы коленопреклоненных людей всех рас, племен, народов и языков молятся, читают свои символы веры, поют свои гимны и вкушают бога. Фимиам сердец подымается под всеми сводами, скрываясь где-то в невидимых высотах. Радостные и печальные звуки больших и малых колоколов сливаются в вышине. Храмы всех веков и форм грудятся один к другому. От катакомбы переходишь к собору, от голой кельи св. Бернара к оперному залу иезуитов. Каждый народ, каждое поколение строили здесь свои храмы на свой вкус и манер. Где-нибудь на окраине города в этот момент воздвигается какая-нибудь индийская пагода или японское «тории».
В центре города находится крохотное сооружение, вокруг которого выросло все остальное. Это первое святилище, где поклонялись господу Иисусу. Оно имеет странную форму. Оно мало походит на гигантские памятники, которые возникли из него. Оно напоминает, скорее, ангинные храмы, современные ему, разрушенные пролетевшими веками. Оно имеет своего рода портик, открытый для всякого приходящего и закрытую целлу. Это святилище крохотных размеров прилепилось на паперти Иерусалимского храма или, вернее, к запретному «телестерию», где совершались античные посвящения.
Вот к этому-то храму я и пришел, побуждаемый высоким желанием, которое не омрачено и не искажено никакой корыстью. Почтительный профан, я желаю услышать, что возвещается в телестерии, посмотреть, что скрывается в закрытой целле. Что находится там — саван (плащаница) исчезнувшего трупа, как меня уверяют, тень тени, человеческая реликвия, преображенная в гигантский идол? Я нисколько не верю тому, что говорят искусники и ловкачи вокруг перистиля. Я fee могу представить себе, чтобы на каком-то ребяческом пустяке мог быть построен безмерный город, возраст которого занимает целую треть всей исторической эпохи человечества и стены которого вмещают целую треть населения нашей планеты.
После двух лет я хочу снова попытаться проникнуть в загадку Иисуса. Мне придется подвергнуть просмотру и проверке те же источники и документы. Мне не избежать некоторых повторений. Туманную вещь можно рассмотреть хорошо, лишь взглянуть на нее несколько раз. Здесь приходится применять не приемы ораторского искусства и его красивых градаций, а научное исследование, с его постоянными возвращениями к одному и тому же предмету.
Загадка Иисуса выливается в мистерию, в таинство. В это богатое и полное оттенков слово я хочу вложить возможно более широкий смысл. Верующий говорит э «таинстве» воплощения для того, чтобы обозначить истину, познанную лишь откровением. Паскаль в «Мистерии (тайне) Иисуса» ведет беседу с личностью, воспринятой им в тайниках своего существа. Элевзинскио мистерии (таинства) обозначали совокупность обрядов и формул, которые обеспечивали блаженное бессмертие. История Иисуса есть откровение, данное сердцу, жизнь существа, которое может быть воспринято только сердцем, совокупность действенных актов и живых слов, которые обеспечивают спасение. Это — мистерия, таинство по преимуществу.