Увы, христианская вера приемлется не по индивидуальной воле человека. Ныне больше уже не дано кому-либо верить, что такое существо, как богочеловек, мог существовать и существует. Это независимо от индивидуального желания. Произошла медленная революция в понимании вещей[152].
Я подозреваю, что Кант сыграл здесь некоторую роль. Все труднее и труднее представить себе личность, которая, если употребить курьезное выражение Иллингворта[153], была бы своим человеком в двух мирах, абсолютом, поставленным в обстановку относительного, богом и исторической личностью. Ламартин сказал: «Для плотского взора бог не снизошел»[154]. Нам претит идея, будто бог воплотился для того, чтобы сообщить нам, например, что бесполезно мыть руки перед едой[155], или для какой-нибудь другой цели. Иисус становится немыслимым, непредставимым. Даже многие христиане, продолжая сохранять догму о человекобоге, соскользают к идее о человеке просто божественном, что уже является разрывом с подлинно христианской верой и неосознанным возвращением к греко-римским идеям. Короче говоря, на этом основании и по двадцати другим основаниям древняя вера не руководит уже больше большинством богословов, которые пытаются объяснить Иисуса.
Вот тут и начинаются трудности. Раз богословие выбрасывается за борт, то какое употребление историк, считающийся с частными фактами, сухой и чистый историк, может сделать из Павла и-евангелий, из пропитанных богословием текстов, совершенно отличных от тех текстов, с которыми историку обычно приходится иметь дело? В течение 60 лет критика этих текстов становилась все более и более сокрушительной. За время от Ренана до Луази или Гиньебера исторический Иисус страшно отощал. Ренан, озабоченный тем, чтобы, как заметил Сент-Бэв, освободить Иисуса от его роли бога, доставил ему почетное место на вершине человечества. Ныне его рассматривают, как темную историческую личность, как одержимого фантаста, погибшего в Иерусалиме во время плохо понятной затеи, после чего его постигла удивительная участь, а именно — он оказался обожествленным.
Такое разрешение проблемы Иисуса, шокирующее верующих, имеет ли оно шансы сделаться обязательным для неверующих? Несмотря на свою кажущуюся очевидность и свое скромное обличив, которые делают это решение привлекательным для многих хороших умов, оно мне не кажется дающим удовлетворительный ответ на основные вопросы проблемы.
Оно предполагает очень куцый и близорукий взгляд на христианство. Если великая религия Запада является по существу не чем иным, как обоготворением человека, как жалким апофеозом исторической личности, то она, несмотря на свое необычайное распространение, оказывается религией довольно низкого типа. В религиозном отношении она, в таком случае, гораздо ниже иудаизма!и ислама, которые остереглись превратить в богов Моисея или Магомета, она ниже язычества, которое с полным правом отбросило учение Эвгемера. Нм лестнице религий христианство в таком случае оказывается на посредственном уровне римского императорского культа, быть может, пифагоризма (я уж не говорю о конфуцианстве, которое, напротив, является здоровым-примером разумного культа, какой полагается в отношении великого человека).
Нелепо было противиться вплоть до мученичества апофеозу императора для того, чтобы подменить его апофеозом одного из его подданных. «О, вы, получившие писания, не переходите правильной меры в вашей религии. Мессия Иисус есть только сын Марии… бог един». Эти золотые слова, которые написаны на синей мечети Омара, высящийся на мертвой террасе, где стоял когда-то иерусалимский храм, были бы совершенно заслуженным упреком мусульманина и иудея христианину, если бы Иисус был тем, чем. его считают критики. Является ли это доказательством и аргументом? Да, для тех, которые смутно чувствуют, что христианство — нечто иное.
Во всяком случае, обожествление человека в иудейской среде, даже в рассеянии, остается совершенно беспримерным фактом. Петр, Павел, как много других иудейских раввинов или христианских пророков исцеляли прокаженных и совершали чудеса. Никого, однако, из них не стали рассматривать, как агнца, который — пребывает на троне Ягве. Февда, египтянин, Бар-Кохба[156] и другие были мессиями. Однако, их не наделили прерогативами потустороннего бога. Случай Иисуса — единица. Для историка единичные случаи всегда являются загадками. Если Иисус был иудеем среди иудеев, то нас его превращение в величайшее божество совершенно. сбивает с толку.
153
Дж. Р. Иллингворт. Divine Immanence. Лондон. 1904, стр. 50, цит. Гран-мезоном в соч. «Иисус в истории» (Mercure de France 15-го августа 1923 г.)
154
«Падение ангела», VIII видение, стих 32. Это видение является одним из крупных религиозных текстов 19-ого века.
156
Бар-Кохба („Сын звезды”) — вождь национального движения иудеев, поднявший восстание против Рима (при императоре Адриане). Он выдавал себя за мессию, призванного освободить израильский народ от чужеземного ига и восстановить храм в Иерусалиме. Он был поддержан раввинами, между прочим, одним из знаменитейших талмудистов, рабби Акибой. Несмотря на широкий размах восстания, поднятого Бар-Кохбой, на кратковременные удачи, он потерпел поражение. Легионы Адриана задушили и эту героическую попытку раздавленной Иудеи. Бар-Кохба был казнен в 135 г. С его именем связано много легенд. — Ред.