Затем начались переговоры. Атавальпа обвинил чужеземцев в том, что они без его ведома и разрешения вторглись на земли империи Тауантинсуйу. Упрекнул, что грабят его подданных, сжигают их дома.
Конечно, он хитрил. Никакими жестокостями нельзя было поразить воображение того, кто только что вырезал всю знать королевства, включая женщин и малолетних детей. Атавальпа хотел лишь выиграть время для того, чтобы понять, каковы эти враги, какими силами обладают. Может, их можно использовать в борьбе против последователей Васкера, которые еще прятались в горах?
Но где ему было тягаться с испанцами! Писарро ответил Атавальпе:
— Мы пришли сюда не для того, чтобы осыпать друг друга упреками. Мы хотим обсудить условия, на которых мы отныне будем служить тебе.
Шлем конкистадора
Украшение из перьев
Уж чего-чего, а этого Атавальпа никак не ожидал. На какой-то миг он утратил над собой контроль и, забыв о надменности, вытаращил от удивления глаза, челюсть его отвисла. Хотел даже переспросить, не ослышался ли, что испанцы намерены поступить к нему наемниками, но сдержался. Сказано и так было предельно ясно. Чужеземцы словно угадали его мысли! Но, может, тут есть какой-то подвох? Словом, Инка предложил перенести переговоры на завтра и уж тогда подробно все обсудить.
Писарро едва заметно — уголком рта — улыбнулся. Его уловка сработала, туземный царек заглотнул крючок вместе с наживкой. Оставалось лишь дернуть за удочку — и добыча в руках!
Наступившая ночь была тревожной для испанцев. Всю ночь они исповедовались, готовились к встрече с Господом. К рассвету обстановка стала почти невыносимой.
В момент нараставшей паники Писарро призвал своих воинов ожесточить сердца. Он вскричал: «Превратите ваши сердца в крепость! Другого выхода у нас нет!» Затем, вспомнив совет Кортеса, захватившего в плен правителя ацтеков Монтесуму, начал готовить засаду на Инку. Велел солдатам, пешим и конным, спрятаться в домах вокруг центральной площади города Кахамарка. Пушки приказал поднять на крепостные стены. Работа, начавшаяся ночью, продолжалась весь день. Отчего-то и Атавальпа не спешил продолжить переговоры.
Лишь на закате дня показалась торжественная процессия. За Атавальпой шли безоружные придворные. Их было много — пять тысяч, но основные силы, десятки тысяч солдат, остались за стенами города.
Все придворные Атавальпы были в золотых и серебряных налобных дисках, напоминавших короны. Впереди всех шествовал отряд музыкантов, одетых в двуцветные ливреи, напоминавшие шахматную доску. Они играли на флейтах, били в барабаны и дули в морские раковины. За ними следовали танцоры и хор. Певцы славили сына Солнца, единственного властелина.
Перед индейцами была пустая площадь с одинокой фигурой доминиканского монаха, который в одной руке держал крест, в другой — Библию.
Монах начал говорить, а переводчик объяснил Инке, что ему предлагают принять веру чужестранцев.
Выслушав, Атавальпа ответил: «Вы говорите, что ваш бог принял смерть, а мой бог — вот он, над нами! Отец-Солнце все еще жив. И будет жить всегда. Зачем же мне верить в мертвых богов?»
Затем он взял из рук монаха Библию, повертел ее, рассмотрел со всех сторон и, решив, что это талисман, в котором обитают духи, бросил Священное писание на землю. «Это мне ни о чем не говорит», — пояснил Атавальпа.
Монах посмотрел на лежавшую в пыли Библию и закричал спрятавшимся в нишах солдатам: «Можете напасть на них! Я заранее отпускаю вам все грехи!» Писарро взмахнул рукой — это был условленный сигнал к началу атаки. Пушки дали залп по толпе музыкантов, танцоров и певцов. Всадники, выскочив из зданий, мечами, словно косами, прокладывали себе путь среди безоружных индейцев. В считанные минуты испанцы превратили сначала площадь города, а затем и прилегающую равнину, в бойню.