— А где эти баки? — спросил Энтони с интересом.
— Под носовой частью судна, там же, где и газ.
— Газ? — забеспокоился Рой.
Джулия обернулась, и их взгляды встретились, пронзив обоих ударами тока.
— Пропан, — пояснила она. — Он не замерзает.
— Интересно, — пробормотал Рой.
С удивлением он заметил, что нежные щечки Джулии слегка порозовели и она быстро отвернулась.
— В тех местах, где мы пришвартовываемся, — продолжила она торопливо, — мы просто подъезжаем к государственным водохранилищам и там наполняем баки. Поэтому мы привыкли экономить воду и подолгу в душе не торчим. Зашел, быстро намылился, смыл грязь и вышел. Понятно?
Рой подумал, что было бы лучше, если бы Джулия предложила мальчику мягкую мочалку и душистое мыло. Вместо этого она достала какую-то жестяную банку и протянула ее Энтони.
— Самые грязные места потрешь этим, — проинструктировала она.
Рой подозрительно посмотрел на непонятную синеватую смесь.
— Это хорошо отмывает масло и жир, — пояснила она ему.
Ласково улыбнувшись Энтони, она закрыла за ним дверь и стала развязывать узлы на фартуках. Рой неловко мялся возле душа в ожидании сына, чтобы помочь ему вытереться.
Тихий стон вырвался из его груди, когда Джулия, словно бабочка, вылупившаяся из кокона, предстала перед ним в коротких шортах и облегающей футболке. Ее загорелые ноги произвели на него неизгладимое впечатление. Длинные, стройные, цвета светлого меда.
Одним движением гибкого тела она, казалось, выстрелила в него электрическим зарядом, потому что при первом ее шаге Рой вздрогнул и почувствовал, как эта дрожь отозвалась в каждой клеточке его напряженного тела. Но почему она? — взмолился он. Она была не в его вкусе. Слишком маленькая. Слишком белобрысая. Равнодушна к моде и занимается какой-то колдовской медициной.
И все же… Рой смотрел на нее, как завороженный. Ее походка была такой легкой, будто она не ходила, а плыла. Она медленно проплыла к стене и повесила фартуки на крючок таким изящным жестом, какой присущ только балеринам, чьи руки напоминают дивных лебедей.
Ее стройное тело было очень притягательно, и Рой с трудом подавил в себе желание схватить ее за тонкую талию и привлечь к себе, чтобы осыпать ее детское личико поцелуями. Воображение рисовало ему сладостные образы: вот он обнял стройный девичий стан, его руки скользят по ее спине, потом спускаются ниже и…
— Рой!
Он вдруг увидел перед собой лицо Джулии с широко распахнутыми, блестящими, словно сапфиры, глазами.
— Что? — тупо спросил он, еще не вполне очнувшись от сладких видений.
— Вы не сходите в кухню? — Она смущенно откашлялась и покраснела, дав ему понять, что он слишком откровенно разглядывает ее. Рой уставился на деревянный пол. — Там ножи, вилки, тарелки, кружки, соль и перец, — скороговоркой проговорила она. — Достаньте все это, пожалуйста.
— Я хотел помочь Энтони вытереться, — ответил он, подавив спазм в горле.
— Да он и сам сможет. А я через минуту сменю вас. Только сначала помоюсь, — сказала она весело. — А то, глядя на меня, можно подумать, будто я выкупалась в нефти.
Беззаботная Джулия даже не подозревала, насколько мила она была в этот момент и как хотелось Рою стереть черное пятнышко с кончика ее носа. По совершенно непонятным ему причинам, его дыхание стало частым и тяжелым. Ему казалось, он вот-вот задохнется.
Как будто уловив это, Джулия удивленно обернулась, и он, сам того не осознавая, протянул руку и аккуратно, едва касаясь ее носика, стал стирать с него черную краску. Когда работа была завершена, его пальцы скользнули по ее щеке к подбородку.
— Приходите быстрее, — тихо сказал он, глядя в синие глаза Джулии, которая послушно стояла и смотрела на него, словно загипнотизированная.
— Почему быстрее?
— Я хочу лично убедиться, что Энтони вытерся насухо, — прозаично ответил он и, не позволив ей больше ни секунды искушать себя, шагнул за порог и закрыл за собой дверь.
Там он отдышался, постепенно приводя свои мысли в порядок. Ладно, говорил он себе, она неотразима. Не похожа ни на одну женщину, которых он встречал. Но это не значит, что он может приставать к ней чуть ли не на глазах у сына.
Рой шел по лодке мрачнее тучи. В душе у него царила неразбериха, а вокруг, напротив, было все в порядке. Каждая вещь лежала на своем месте, и из каждого угла веяло… домашним уютом. Шкафы с посудой сверкали безупречно чистым стеклом и фарфором, каждое кресло приглашало его устроиться поудобнее. Комфорт действовал на него подсознательно, прогоняя раздражение.