Его арест 15 октября был зафиксирован в официальных документах местного оперативного отдела НКВД, в рапортах от 5 и 6 декабря, соответственно, работниками НКВД М. И. Котоминым и А. А. Губиным, а также в заявлении, сделанном в 1963 г. бывшим сотрудником НКВД А. Ф. Аншуковым. Об этом аресте также говорилось в директиве НКВД от 26 января 1935 г. в связи с убийством Кирова и докладе Агранова на собрании сотрудников НКВД 3 февраля 1935 г.[803]
Согласно показаниям Николаева на допросе 2 декабря, 15 октября он встретил Кирова в Таврическом дворце и шел за ним до его квартиры. Однако он не мог подойти к нему, так как Киров был вместе с Чудовым: «Когда Сергей Миронович вошел в парадную дома, я двинулся за ним, но был задержан постовым милиционером, доставлен в 17-е отделение милиции, где меня обыскали, а затем отправили в Управление НКВД, на Литейный 4»[804]. Но во время допроса 8 декабря Николаев утверждал, что тогда его не обыскивали[805].
В Ленинградском управлении НКВД документы Николаева проверял Котомин. При этом Николаев предъявил свой партбилет и документы, подтверждающие, что раньше он работал в Смольном и Институте истории партии. Котомин также убедился в том, что Николаев проживает в Ленинграде. Все эти данные были доведены до начальника оперативного отделения управления НКВД Губина, который после этого допросил Николаева. Как сказал Николаев на допросе, он хотел обратиться к Кирову за помощью в поиске работы. Губина вполне удовлетворили объяснения Николаева, и после непродолжительной беседы тот был освобожден[806]. Таким образом, никакого револьвера при нем не находили. По словам Николаева, когда его спросили, нет ли у него при себе оружия, он ответил отрицательно[807]. Губин предложил Котомину освободить Николаева, и последний согласился с этим предложением. Приказ об освобождении Николаева был подписан Губиным. День спустя после ареста Николаева Котомин составил рапорт об этом событии. Заместитель начальника Ленинградского управления НКВД Фомин позднее подтвердил существование такого рапорта[808].
Следовательно, Запорожец не имел никакого отношения к этому делу. 15 октября Запорожец лежал в гипсе в больнице и не занимался рабочими вопросами. По информации упомянутого выше Аншукова, который в 1963 г. давал показания Контрольной комиссии ЦК КПСС, в конце августа или в начале сентября Запорожец принимал участие в скачках на стадионе «Динамо». Его лошадь упала, он перелетел через ее голову и сломал ногу. Гипс ему снимали в конце октября или в начале ноября[809]. Нетрудоспособность Запорожца на 15 октября подтверждается и другими источниками: записями в истории болезни, заключением медицинской комиссии, которая сочла необходимым продолжить его лечение, и резолюцией секретариата Ленинградского обкома партии от 11 ноября о предоставлении Запорожцу дополни тельного отпуска по болезни. 14 ноября он отправился в Сочи на Черном море, и его не было в Ленинграде до 6 декабря[810]. Во время болезни и лечения на Черном море он не занимался своими служебными делами. Это подтверждается и показаниями его жены, с которой вели беседу на эту тему в январе 1990 г.[811] В дополнение можно отметить, что в соответствующем разделе архива Ленинградского управления НКВД не было обнаружено никаких документов, которые подписал Запорожец в период с сентября до 1 декабря[812].
Запорожец, который был в числе обвиненных в халатном отношении к своим служебным обязанностям в деле ленинградских чекистов, повторно допрашивался 16 июня 1937 г. по делу об аресте Николаева. На этот раз он сообщил, что Ягода рассказывал ему о планах предстоящего убийства Кирова. Ягода также якобы дал ему указание сделать все необходимое, чтобы обеспечить данное убийство. Более того, Запорожец утверждал, что он звонил Ягоде сразу после ареста Николаева и доложил ему об оружии, которое было обнаружено у арестованного. В ответ Ягода якобы приказал освободить Николаева и дал указание больше его не арестовывать[813].
Показания Запорожца послужили основой обвинительного заключения Ягоды на третьем московском показательном процессе. Это заключение, в свою очередь, стало основой для широко распространенной в работах по убийству Кирова версии о том, что Запорожец был человеком Ягоды в Ленинграде и отвечал за создание благоприятных условий для убийства Кирова. При этом Запорожец не сказал, чем конкретно он способствовал этому убийству. Он также не знал, как именно Николаев будет осуществлять свой замысел убийства, и он даже не знал, что у Николаева вообще имеются такие зловещие планы. По данным следствия, Ягода только сказал, что Николаев «очень важный человек». Более того, следует отметить, что заявления Ягоды и Запорожца по поводу ареста Николаева 15 октября противоречат друг другу. Что касается Ягоды, то он якобы услышал об аресте Николаева и его освобождении от Запорожца после того, как Запорожец прибыл в Москву, тогда как Запорожец утверждал, что он докладывал об этом Ягоде, когда Николаев еще находился под арестом[814].
803
Реабилитация: как это было. Т. III. С. 490-491, 499-500. Петухов и Хомчик. 1991. № 6. С. 20-21. См. также: Кирилина. 2001. С. 342-343. Заявление бывшего оперативного секретаря спецотдела Ленинградского управления НКВД А. Ф. Аншукова от 22 ноября 1963 г., см.: Реабилитация: как это было. Т. III. С. 490-491.
811
Петухов и Хомчик. 1991. № 6. С. 20-21. Одна из историй говорит о том, что в конце ноября Запорожец был не на больничном, а взял 5 дней отпуска с разрешения Ягоды и уехал из Ленинграда (см.: Лордкипанидзе. 1989). Данная история основана на сомнительном источнике из третьих рук. Как мы уже знаем, комиссия Яковлева ее отвергла.