— «Несчастье» — мягко сказано. А мы все время отзываем оттуда войска, чтобы укрепить государственные границы. Чертовски недальновидная стратегия, но что поделаешь. Мы обязаны печься о безопасности соотечественников, должны делать все возможное, чтобы им спалось спокойно в собственных постелях. — Уикхэм скорчил гримасу, выражая свое отношение к уловкам властей. — Нам не хватает людей и снаряжения. Эммету сейчас самое время действовать. А Бонапарту стоит лишь немного подмутить воду, чуть поддержать мятежников…
— И перед ним распахнется задняя дверь в Англию, — мрачно договорил Джефф. — Стоит ли трудиться самому, когда есть те, кто все сделает за тебя?
Уикхэм, как всегда в минуты сильной усталости, потер запястье.
— Бонапарт дождется, пока повстанцы сотворят все, что в их силах, а потом уж введет своих людей — чтобы понести возможно меньше потерь.
— Если только, — произнес Джефф, окидывая проницательным взглядом серых глаз карту Ирландии над головой Уикхэма, — нам не удастся подавить восстание, прежде чем его поднимут. В таком случае Бонапарт не пожелает вмешиваться — у него не так много денег.
— Не подавить, а пресечь в корне, — поправил Уикхэм.
Джефф задумался над различием и едва заметно кивнул в знак согласия:
— Я это и имел в виду.
— Вот и славно. Розовая Гвоздика уже в Дублине, пытается подорвать отношения Ирландии с Францией. Вы займитесь ирландцами. — Уикхэм начал загибать пальцы. — Необходимо выведать имена зачинщиков, узнать, по какому плану они действуют и из каких источников получают средства. Нам уже известно, что мятежники производят и запасают оружие. Надо разыскать и уничтожить тайные склады. — Он нахмурился, глядя в пустоту. — Эммет снял дом на Баттерфилд-лейн в Ратфарнхэме и поселился в нем под именем Роберта Эллиса.
— С тем же успехом мог остаться Эмметом, — заметил Джефф. — По-вашему, он не против, чтобы его вычислили?
— Вне всякого сомнения. Хочет, чтобы мы теряли время даром, наблюдая за ним в Ратфарнхэме, пока он преспокойно готовится к мятежу в Дублине. Умен, негодник, хоть и стишки пишет предурные.
У Джеффа кольнуло в груди. В кабинете его фамильного особняка лежало неоконченное стихотворение, посвященное Мэри. Он так и не срифмовал его толком. Теперь было слишком поздно. Все стихи, написанные для Мэри, превратились из любовной лирики в элегии.
Джефф с трудом вернулся к разговору:
— Одно стихотворение Эммета было настолько скверным, что мы с Ричардом решили: это закодированное послание, однако разгадать шифр так и не смогли.
Уикхэм кивнул:
— Я просил проверить те стишки Уиттлсби из Парижа. Тот тоже ничего в них не увидел. Похоже, чтобы раскрыть планы Эммета, нужно копать глубже.
Джефф кивнул и встал.
— У меня уже есть кое-какие идеи.
Уикхэм предостерегающе поднял палец:
— И еще. Вам известно, что ваш друг Доррингтон разгадал тайну Черного Тюльпана?
— Он что-то упомянул вскользь, — сказал Джефф. — Но в подробности не вдавался.
Почему Майлз не углублялся в подробности, Военному ведомству знать не следовало.
В ответ на письмо Майлза — срочное и непонятное («Генриетта вышла на след Черного Тюльпана. Нужна помощь!») — Джефф со всех ног помчался в Лоринг-Хаус на выручку товарищу, но, когда прибежал, выяснил, что подмога больше не требуется. Взъерошенный Майлз и Генриетта были одни и смотрели друг на друга так, что было без слов понятно: затяжной холостяцкой жизни Майлза пришел конец. Генриетта и прежде нередко оказывалась там, где появлялся Майлз, но никогда еще не клала руки ему на пояс и не смотрела на него так, как Кортес на Мексику.
— Мы поженились, — объяснила Генриетта. Они с Майлзом обменялись столь пылкими взглядами, что Джеффу почудилось, что в углу заиграли скрипки.
Он поспешил уйти, почти убежал, искренне, впрочем, радуясь, ибо Майлз и Генриетта как нельзя лучше подходили друг другу.
Только и ту пору само слово «женитьба» навевало на Джеффа тоску.
— Полагаю, вы знакомы с маркизой де Монваль? — спросил Уикхэм, протягивая руку к небольшому свертку на краю стола.
— Отдаленно, — ответил Джефф. Англичанка, вдова казненного на гильотине французского дворянина, маркиза де Монваль была столь прелестна, что было невозможно ее не знать. С тех пор как она приехала в Лондон, к великому неудовольствию Генриетты, красавица настырно преследовала Майлза.
Генриетта вбила себе в голову, что маркиза работает на французов, более того, что она и есть..
Джефф нахмурился:
— Не хотите же вы сказать?..
— Черный Тюльпан — маркиза, — произнес Уикхэм.
— При всем моем уважении… — начал было возражать Джефф. — Вы уверены?
Впрочем, все сходилось, этого нельзя было отрицать. Маркиза осталась во Франции, когда началась эпоха террора. Она принадлежала, согласно парижским осведомителям Джеффа, к ряду революционных сообществ, выступавших за свободу, равенство и отсечение голов. В ее революционных наклонностях можно было не сомневаться. Их семейная жизнь с маркизом складывалась как нельзя хуже. Волновало ли это ныне покойного супруга, можно было лишь гадать, однако, как нередко случается, ненависть к одному представителю аристократии вполне могла разрастись в маркизе до жажды равноправия для всех.
Тем не менее, как Джефф ни старался, у него не умещалось в голове, что маркиза де Монваль и Черный Тюльпан — один и тот же человек. Слишком броскими были ее черты, очень уж настырно ходила она по пятам за Майлзом. От главного противника Лиги Пурпурной Горечавки, лично отвечавшего за смерть их лучших товарищей, Джефф никак не ожидал ни того ни другого. Расплывчатое изображение цветка, названием которого таинственный шпион нарек себя, отнюдь не годилось для украшения дамского платья.
Джефф поморщился. Уикхэм был рад принять абсурдную версию за чистую монету уже потому, что мужское чутье Джеффри Пинчингдейл-Снайпа кричало: «Не может быть!»
Впрочем, в последнее время чутье его сильно подводило. Еще вчера он не моргнув глазом поклялся бы, что младшая сестра Мэри — девица добропорядочная и благодушная. И вот чем все обернулось.
— Уверен вполне. — Уикхэм потянул за конец веревки, которой был перевязан сверток. Джефф увидел в гнезде из коричневой бумаги серебряную штуковину, похожую на фигурку из шахматного набора, пешку, но меньшего размера, крохотный прозрачный пузырек и клочок тонкой бумаги, свернутой в трубочку. И взял пешку, уже зная, что обнаружит. На оборотной стороне, как он и подумал, темнела глубокая резьба — очертание цветка с продолговатым бутоном. Тюльпана.
— Нашли у маркизы, — сказал Уикхэм, глядя на полученное сокровище с видом собственника.
Джефф повертел печать в руках. На краях чувствовались остатки воска, зазубрины от продолжительного и не слишком аккуратного пользования чуть царапали кожу. Спорить, когда на ладони лежала серебряная вещица, было бессмысленнее прежнего.
— Ее арестовали?
— Собирались.
— Собирались?
Джеффри ждал объяснений. Уикхэм, постучав пальцами по исцарапанной поверхности стола, произнес:
— У нас есть все основания полагать, что маркиза в эту самую минуту направляется в Ирландию.
Джефф положил печать на стол — металл звучно стукнул но дереву. -
— А ее не насторожит мое внезапное появление? Дублинский сезон начинается лишь в декабре.
Уикхэм протянул Джеффу свернутый клочок бумаги:
— В Дублин вы явитесь с тем, чтобы купить лошадь, которую желаете выставить на бегах в Эпсоме. Неудивительно, что выбрать ее должны вы сами. Все указания на этом листке. Когда прочтете, сожгите.
Джефф готов был заметить, что иначе он никогда и не поступал, однако Уикхэма шутка не позабавила бы.
К тому же он продолжал говорить:
— Завтра после полудня пакет отбудет в Ирландию из Холихеда.
Джефф подавил в себе малодушный порыв умчаться вместе со свертком в ирландскую смуту, куда расчетливые интриганки, алчущие титулов, не кажут глаз. Однако в кармане уже лежало новое специальное разрешение, документы были готовы и ждал священник.