Уильям Ропер ввернул тему убийства в разговор о высоких ценах на продукты, а затем, как обычно, стал намекать на то, что он мог бы рассказать и что он расскажет.
Джон Питтэвей, который завел разговор о высоких ценах на продукты, повернулся к нему и резко сказал:
— Я не думаю, что ты можешь рассказать нам что-то, чего мы не знаем, иначе ты бы уже давно выболтал это, Уильям Ропер.
— Это именно то, что я уже давно думаю, — заметил старый Боб Картер, который больше сорока лет считал своим долгом соглашаться с самыми бесцеремонными посетителями бара «Бык перед воротами».
— Вот оно как? Подождите — и вы увидите, — возразил Уильям Ропер. — Подождите до разбирательства.
— Разбирательства? Не будет никакого разбирательства. Кого бы это им судить? Они не собираются судить Джима Хатчингса, ведь ясно, что ее светлость высказалась против этого. К тому же у них недостаточно улик, чтобы его осудить, иначе они бы уже это сделали, что бы там не говорила ее светлость, — заявил Джон Питтэвей еще более бескомпромиссно.
Уильям Ропер был очень разозлен. Такого нельзя было вынести. На самом деле, если Джон Питтэвей был прав, и никакого разбирательства не будет, то как же его драматичное и впечатляющее выступление на нем? В таком случае ему лучше рассказать об этом здесь и сейчас.
— А кто говорил, будто они собираются судить Джима Хатчингса? Я никогда этого не говорил, — прорычал Ропер. — Были и другие люди, которые побывали в замке той ночью, кроме Джима Хатчингса и той таинственной женщины, о которой писали газеты.
— А тебе-то откуда это знать? — поинтересовался Джон Питтэвей с весьма резким недоверием в голосе.
— Я знаю, потому что сам видал их, — ответил Уильям Ропер.
— И кого же ты видел? — снова спросил Джон Питтэвей.
И тут вся история, которую Ропер рассказал мистеру Флексену, вырвалась из его переполненной эмоциями груди, история, обросшая преувеличениями, естественными из-за того, что прошло какое-то время с тех пор, как он рассказывал ее впервые. Столь же естественно в ходе последовавшего обсуждения Ропер рассказал и историю о злосчастном поцелуе в Восточном лесу, и хозяин гостиницы посчитал это причиной ссоры между лордом Лаудуотером и полковником Греем в Беллингхэме. Уильям Ропер поддержал его точку зрения, выдав приукрашенный рассказ о разговоре, в котором он сообщил лорду Лаудуотеру о том поцелуе.
Это и вправду был его час славы, хоть и не такой, какую он себе воображал после своего выступления на судебном разбирательстве — не настолько публичной, но все же славы.
Этой ночью он покинул «Быка перед воротами» только с закрытием, и по всеобщему мнению присутствовавших, человеком, чье свидетельство могло привести к повешению четырех человек, главным человеком в деревне.
На следующее утро деревня по-настоящему бурлила; сплетни распространялись подобно зловонию. Тем же днем мистер Мэнли услышал их от Хелены Траслоу, а на следующее утро мистер Флексен получил два анонимных письма, в которых содержалась информация с предположением, что полковник Грей и леди Лаудуотер вместе разделались с мужем Оливии. Было трудно сказать, кто больше был раздражен болтовней Уильяма Ропера — мистер Мэнли или мистер Флексен.
Но ничего нельзы было поделать. Сплетни должны были утихнуть сами собой. Мистер Флексен не думал, что они попадут в местные или лондонские газеты. Тем не менее, он осознавал опасность того, что на полицию может быть оказано внезапное сильное давление, и он может быть вынужден предпринять опрометчивые меры, начав судебный процесс, который причинит леди Лаудуотер очень большой вред, и все же закончится провалом, а расследование загадки не сдвинется с мертвой точки. Единственным положительным моментом в этом деле было то, что, казалось, у лорда Лаудуотера не было ни одного друга, который счел бы своей обязанностью добиться, чтобы он был отомщен. До тех пор, пока отмщение было делом каждого, это дело не касалось никого в особенности.
Элизабет Твитчер была обеспокоена не меньше мистера Флексена. Она понимала, что Оливия должна знать о том, что говорят, что она может предпринять меры и встретить опасность лицом к лицу. Она посоветовалась с Джеймсом Хатчингсом, который не мог не почувствовать облегчения из-за того, что от него было отвлечено подозрение, и он согласился, что Оливия должна сейчас же узнать об этих сплетнях. Но сообщить ей это было крайне неприятной задачей, и у Элизабет не хватало духу это сделать.